В американской традиции первые 100 дней любого нового президентства – символически крайне важный период, по итогам которого пресса и избиратели с удовольствием критикуют очередного хозяина Белого дома за невыполненные обещания. Разумеется, в этой практике немало условностей и оторванности от реальной жизни.
Наивно ждать от только занявшего высший пост в стране политика, каким бы ярким и харизматичным он ни был, каких-либо выдающихся свершений. В новейшей истории только несколько раз Овальный кабинет занимали политики с существенным опытом работы на национальном уровне, причем все они – Линдон Джонсон, Ричард Никсон, Джордж Буш-старший и Джо Байден – до этого успели побывать вице-президентами и прекрасно знали механизмы функционирования органов власти.
Всем остальным победителям президентских выборов приходилось методом проб и ошибок в режиме реального времени вникать в сложности пребывания на верхушке политической системы Соединенных Штатов.
Довольно часто накопившееся разочарование электората приводило к резкому падению рейтингов уже в первый год после инаугурации очередного президента. Выправлять эту ситуацию нередко помогали внешнеполитические авантюры – для Джорджа Буша-младшего таковой стала «война с террором», вылившаяся в иракскую кампанию, а, например, для Рональда Рейгана – резкое ужесточение гибридного противостояния с СССР.
Джо Байден, несмотря на полувековой политический бэкграунд, так же довольно быстро столкнулся с иссякшим энтузиазмом большинства американцев. Вероятно, это было связано с тем, что 46-й президент США получил вожделенную должность не в силу собственных достоинств, а в результате искусственной консолидации Демпартией протестного голосования молодежи, настроенной против Дональда Трампа. Спасти положение Байден попытался, разыграв «российскую карту», и, на время, добился успеха – однако к истечению его пребывания у руля государства даже преданные избиратели-демократы признавали нежизнеспособность выбранной политической линии.
Именно поэтому к началу президентства Дональда Трампа оказалось приковано столь сильное внимание. С учетом того факта, что он стал лишь вторым в истории американским лидером, взявшим реванш после поражения на выборах, еще и обеспечив себе поддержку массой чрезвычайно громких обещаний, возникло устойчивое ощущение, что его администрация перейдет к делу без раскачки.
Собственно, команда трампистов действительно с первых же часов после перехода к исполнению обязанностей взяла такой темп, что подробное отслеживание и анализ происходящего словно утратило смысл. 47-й президент США, намеренно разрушая устоявшиеся правила, начал переформатировать всю систему управления страной.
Во внутриполитическом плане ему действительно удалось добиться многого. Новое агентство DOGE (Департамент эффективности правительства) во главе с Илоном Маском провело беспрецедентное сокращение штата государственных ведомств. Курс на противостояние так называемой идеологии DEI (разнообразие, равенство и инклюзивность) нанес сильнейший удар по лоббистам ЛГБТ+, которые в последнее время получили чрезвычайное влияние и в госучреждениях, и, например, в образовательной сфере. Борьба с иммиграцией вылилась в массовую высылку нелегалов, чье незаконное проникновение в Соединенные Штаты давно будоражило общественное мнение.
Впрочем, необходимо уточнить, что большинство этих мер сразу же были опротестованы в судах, и долгосрочность решений Трампа вызывает некоторые сомнения. Демократическая партия, пребывавшая в депрессии после провала на президентских выборах, постепенно переходит в контрнаступление, благо перевес республиканцев в Палате представителей составляет всего несколько мест (в итоге, к примеру, Белый дом отказался от идеи назначить влиятельную конгрессвумен Элиз Стефаник послом в ООН).
Да и в рядах нынешней «партии власти» единство вокруг фигуры нынешнего президента уступает место дискуссии и росту недовольства сторонников умеренного курса. Надо отметить, что неудовлетворение выросло и среди рядовых избирателей – кроме вопроса о борьбе мигрантами, многие проголосовавшие за Трампа невысоко оценивают его деятельность, породившую немало неразберихи и не стабилизировавшую обстановку в стране.
Но нас ситуация внутри США волнует, что называется, по остаточному принципу. Куда важнее влияние линии Трампа на мировую повестку дня, тем более что его команда уделяла внешней политике немало внимания во время предвыборной кампании. На этом направлении на первый взгляд произошло множество громких событий, но парадоксальным образом все они не позволяют говорить о переломных достижениях администрации. Единственный результат ее работы за первые 100 дней заключается в растущей изолированности США на международной арене, связанной с тем, что и партнеры, и оппоненты не понимают, каковы стратегические установки Вашингтона.
Собственно, как и предполагали скептики, минувшие три месяца порождают ощущение, что как таковой масштабной стратегии у Трампа и его соратников нет. Есть импульсивное и ситуативное маневрирование, нередко проистекающее из резонансных высказываний президента. Но на практике оно не приводит к долгосрочным последствиям и создает у наблюдателей ощущение сумбура и абсурда.
Надо отдать должное российскому руководству, философски и даже с пониманием реагирующему на эту нестандартную динамику, что обусловлено чувствительностью Трампа к критике на фоне переговорного процесса. Но, положа руку на сердце, приходится констатировать, что республиканская администрация едва ли продвинулась в сторону достижения заявленных внешнеполитических целей.
Для начала возьмем украинский конфликт. Отношения Вашингтона и Киева за минувший период претерпели серьезные изменения – при Джо Байдене сложно было представить выволочку, подобную той, что была устроена Зеленскому в Овальном кабинете при Трампе; казалась немыслимой приостановка американской военной и разведывательной помощи ВСУ; не могло пойти и речи о проекте по закабалению Украины сделкой по редкоземельным металлам; а заявления главы Пентагона о том, что «Незалежная» не станет членом НАТО, показались бы чем-то из области фантастики.
При этом, с приходом Трампа, вопреки принципам его предшественника, прошли первые за несколько лет масштабные дипломатические контакты США с Россией и взят курс на восстановление двусторонних отношений. Все это не может не вызывать оптимизма. Но оптимизм этот должен быть чрезвычайно осторожным.
Как и предполагалось, 47-й президент США, обещавший завершить военные действия за сутки, довольно смутно представлял себе сложившуюся на момент его избрания ситуацию. Некоторая самоуверенность, с которой его спецпредставитель Кит Келлог попытался презентовать свой план по урегулированию конфликта, встретила с обеих сторон холодный прием. Второй спецпредставитель, Стивен Уиткофф, привлеченный к этому вопросу на фоне неэффективности усилий Келлога, в итоге сам был вынужден признать, что реальность серьезно отличается от его простодушных ожиданий.
По большему счету, дипломатия Трампа на украинском направлении не учитывала ни ситуацию на земле, ни условия, обозначенные президентом РФ Владимиром Путиным 14 июня прошлого года, от которых Москва не отступала. Любые попытки нащупать общий знаменатель, например, касательно прекращений ударов по энергетической инфраструктуре или восстановления «зерновой сделки», откровенно подрывались Киевом с явной надеждой спровоцировать у американского лидера неудовлетворенность медленным, якобы по вине России, движением процесса.
Говоря объективно, Трампа интересует не столько прекращение кризиса вокруг Украины, с учетом устранения предпосылок его возникновения, сколько демонстрация дипломатической эффективности своим избирателям. Неудивительно, что в условиях, когда соответствующая задача оказалась куда более тяжелой, чем представлялась, более критичные по отношению к Москве соратники президента, включая госсекретаря Марко Рубио, начали добиваться ужесточения подходов к диалогу с Россией.
Несмотря на возрождение прямого диалога и декларируемое стремление США перевернуть негативную страницу в истории двусторонних отношений, проталкиваемая симпатизантами Украины увязка этого трека с прекращением огня обречена на неудачу. Киев и его европейская группа поддержки явно не намерены идти на попятную и подыгрывать Трампу, тогда как и Москва не уступит по принципиальным вопросам, включая в первую очередь вопрос контроля над новыми территориями. Если Вашингтон планирует отменить антироссийские санкции, облегчить работу наших дипломатов, вернуть прямое авиасообщение и пойти на другие шаги в сфере разрядки напряженности только после окончания военных действий, такой подход явно не будет иметь большого успеха.
Другое дело, что открытие условных политических шлюзов и отказ от байденовских практик давления может улучшить чрезвычайно токсичную нынче атмосферу в рамках контактов Москвы и Вашингтона, но без закрепления этого тренда на уровне конкретных долгоиграющих решений очередная перезагрузка может оказаться мертворожденной.
Не говоря уже о том, что до сих пор не понятна позиция Трампа, например, по вопросам стратегической стабильности и контроля над вооружениями, всегда игравшими в рамках нашего диалога центральную роль. Обращенное к России и Китаю американское предложение сократить ядерные арсеналы явно выглядит спонтанным и не учитывающим озабоченности Пекина решением. При том, что через год истечет срок действия последнего российско-американского договора в этой сфере – СНВ-3, военно-промышленные круги США могут попытаться вынудить разочарованного Трампа начать новую гонку вооружений. Хотя Москва и не собирается в нее втягиваться, сама ставка на ускоренную милитаризацию чревата предельным усложнением усилий дипломатов и созданием задела для возвращения к состоянию острейшей гибридной войны.
Ситуация в американо-китайских отношениях выглядит не менее напряженной и чреватой наложить свой отпечаток и на российский трек внешней политики США. Не секрет, что многие идеологи новой администрации, включая заместителя главы Пентагона по политическим вопросам Элбриджа Колби, искренне верят в возможность противопоставить Москву Пекину, «отзеркалив» комбинацию Ричарда Никсона и Генри Киссинджера полувековой давности. Такого рода энтузиазм, безусловно, не может не натолкнуться на суровую реальность, в рамках которой связи нашей страны с КНР выглядят чрезвычайно прочными и не поддающимися внешним провокациям.
Надо отметить, что взгляды Трампа на «китайский вопрос» не отличаются последовательностью – он, с одной стороны, угрожает проявлениями предельной жесткости в отношении Пекина, с другой – многократно говорил о стремлении к доверительному диалогу с Си Цзиньпином, а его соратники, включая того же Колби, указывали, что тайваньский вопрос не является для США экзистенциальным.
Тем не менее, в условиях отсутствия определенности, двусторонний диалог начал развиваться по самому напряженному сценарию. В результате дискуссий о мерах давления на Пекин в администрации верх взяли самые жесткие адепты экономических ударов по КНР во главе с помощником президента Питером Наварро. В итоге получившая колоссальный резонанс, но закончившаяся за несколько дней торговая война США почти со всем миром оказалась лишь прикрытием для предельного тарифного наступления на Китай, торговые связи с которым были практически разорваны.
Между тем для глобальной стабильности происходящее – явно не лучший вариант развития событий. Теснейшая взаимосвязь двух стран в финансово-экономической сфере обеспечивала своего рода гарантию отказа от масштабной конфронтации. Если заморозка большей части торговли продлится достаточно долгое время, стимулов для предотвращения прямого конфликта у сторон останется немного – не считая, конечно, сдерживающей силы ядерного оружия, не мешающей, однако, стратегам Пентагона планировать военные действия в Азиатско-Тихоокеанском регионе. А висящее на стене ружье, как показывает история международных отношений, вполне может и выстрелить, особенно если его усердно прочищают и добавляют свежий порох.
Впрочем, с учетом того обстоятельства, что даже «негорячая» торговая война вызывает серьезную критику у избирателей Республиканской партии и чревата вхождением США в рецессию, Трамп рано или поздно вполне может сменить гнев на милость.
Незначителен прогресс американской дипломатии и в ближневосточном регионе. Урегулирование конфликта в Секторе Газа, обещанное Трампом еще до вступления в должность президента, сорвалось. Вашингтон в очередной раз не учел все детали местной политики и проигнорировал цинизм израильского премьера, отказавшегося от второго этапа сделки с «Хамас» ради спасения своей коалиции с ультраправыми силами, сохранения власти и свободы от уголовного преследования. Обсуждавшийся с подачи Белого дома план по расселению многострадального Сектора с созданием на его месте «новой Ривьеры» вызвал чрезвычайно негативную реакцию в арабском мире и был, похоже, серьезно воспринят только руководством Израиля, продолжающим кампанию по уничтожению большей части местной инфраструктуры.
Не смогли США противодействовать и росту поселенческой активности еврейского государства на Западном берегу, без прекращения которой сложно представить себе реставрацию палестино-израильского диалога. Лоббисты интересов Тель-Авива, как и в первую каденцию трамповского президентства, оказывают значительное влияние на ход его мыслей.
Вероятным исключением представляется ситуация вокруг Ирана – Вашингтон, несмотря на возражения правительства Нетаньяху, вернулся к диалогу с Тегераном. Но возможные итоги этих контактов, которые пока что свелись к проблеме обогащения урана, следует оценивать с осторожностью. Исламская Республика Иран жестко настроена отстаивать свое право на развитие ракетных технологий и поддержку многочисленных прокси на Ближнем Востоке, что является несомненным раздражителем для Израиля. Окружение Нетаньяху не скрывает, что рассматривает нынешнюю ситуацию вокруг ИРИ как идеальную для превентивной атаки, и вопрос – сможет ли Трамп не допустить саботажа Израилем американо-иранского потепления – остается открытым.
Пока что гипотетическое достижение договоренности с Тегераном выглядит скорее необходимой Белому дому победой в информационном пространстве, нежели частью масштабной стратегии по отказу от прежних подходов в отношении Ирана, остающегося принципиальным идеологическим противником США.
Конечно, немало внимания привлекала и риторика команды Трампа на других направлениях, но, говоря откровенно, при всей громкости заявлений в отношении, скажем, Панамы, Канады и Гренландии, никаких прорывных результатов Вашингтон не достиг. Попытка добиться передачи под контроль американской компании Black Rock стратегически важных портов на Панамском канале не увенчалась успехом – соответствующая сделка была заблокирована на судебном уровне. В Канаде, которую Трамп демонстративно унижал, называя 51-м штатом, его идейные сторонники-консерваторы в итоге оказались лишены практически гарантированной победы на выборах, а рейтинги правящих либералов пережили беспрецедентный рост.
Конкретного сценария установления контроля над Гренландией Белый дом также не предложил – ситуация вокруг этого острова остается напряженной, но не чреватой развитием кризиса в силовом ключе, а для мирного движения к его приобретению Соединенным Штатам банально не хватает механизмов.
По большему счету, первые 100 дней Трампа не произвели на мировой арене того эффекта, который предрекали преисполненные ажиотажа и экзальтации западные СМИ. Специфическая манера существования американского лидера в режиме перманентной предвыборной кампании привела к полной дезориентации большинства наблюдателей, привыкших делать далеко идущие выводы по отдельным заявлениям или ярким, но проходным эпизодам, вроде мюнхенской речи вице-президента США Джей Ди Вэнса или перепалки с Зеленским. Однако, на практике, глобальной трансформации давно сформировавшейся системы координат не произошло.
Если смотреть на ситуацию объективно, мы увидим, что статус-кво в международных делах не претерпел сильных изменений по сравнению с байденовским бесславным четырехлетием. Курс на конфронтацию с Китаем был взят уже давно и обрамлен масштабными торговыми ограничениями и системой геополитических проектов «малой геометрии». Какой бы ни была в итоге продолжительность торговой войны с Пекином, США и КНР продолжат неопределенно долгое существование в условиях острого состязания за контроль над ресурсами и транспортными коридорами.
На российском направлении администрация Трампа остается заложником многочисленных ограничений и сдерживающих механизмов, введенных Вашингтоном в течение последних десяти с лишним лет – и достижение любого прогресса будет трудоемким, требующим от Белого дома терпения и последовательности.
Урегулирование украинского кризиса в кратчайшие сроки также не представляется возможным – слишком много рычагов для срыва любых переговоров Запад в последние годы предоставил киевскому режиму.
В свою очередь, хлесткая риторика Трампа по другим вопросам – от создания «Ривьеры» в Газе до присоединения новых регионов – ведет лишь к антагонизму с государствами Мирового большинства (как и тарифная война, уже подорвавшая позиции доллара), но и эта тенденция наметилась давно, эксцентричная манера Трампа лишь привела к ее ускорению.
Единственная полноценная надежда, которую подарили первые 100 дней нового президентства Трампа, состоит в способности американского лидера и его ближнего круга без устали искать нелинейные варианты реагирования на международные вызовы. Далеко не все из них будут соответствовать нашим национальным приоритетам и стратегическим задачам. Но, как справедливо заметил когда-то Д.А. Медведев, свобода лучше, чем несвобода. В том числе свобода от заштампованного, клишированного, архаичного взгляда американского истеблишмента на мировые процессы, уже заведшего многие проблемы в глубокий тупик.
Трамп запустил в мировую политику свежий воздух, приоткрыл захлопнутую его предшественником форточку. За одну только смену атмосферы его можно осторожно, без лишних иллюзий и фантазий, поблагодарить. И продолжить готовиться к следующим раундам геополитического противоборства с США, которое точно продлиться дольше второй трамповской каденции.
