Воздействие на узлы критичности способно ввергнуть в хаос государства и уничтожить их политическую систему
Мир сваливается в хаос. Поэтому существующий миропорядок становится все более неустойчивым, обусловливая трудно прогнозируемые реакции международных акторов на сравнительно слабые воздействия, способные укрепить или, наоборот, разрушить хрупкую архитектуру стабильности. Но наблюдается и другая тенденция – некоторые типы хаоса, опять-таки при минимальных воздействиях, могут самоорганизовываться и формировать островки нового порядка и стабильности.
Подобная двойственность становится возможной вследствие существования в международной системе своего рода узлов критичности, своеобразных ячеек хаоса или порядка. Причем процессы перехода порядка в хаос и наоборот в таких узлах, как правило, происходят очень быстро, хотя сама подготовка такого перехода нередко занимает многие десятилетия.
Понятие «узел критичности» (УК) охватывает широкий круг объектов, на которые воздействуют гибридные угрозы в ходе операций гибридной войны. Масштабы узлов критичности, своеобразные весовые коэффициенты, определяющие их значимость во внешней политике государств и коалиций по степени воздействия на обеспечение международной и национальной безопасности, могут быть различными – глобальными, региональными или национальными (локальными).
УК – это государства и их коалиции, города как объекты манипулирования протестными настроениями населения, объекты оборонной промышленности, военные штабы, целые отрасли промышленности, государственные институты и центры принятия решений, официальные идеологические концепции, политические лидеры и т.п. Адаптивные способности формировать по своему усмотрению УК придает стратегия синхронизации гибридных угроз по времени, месту, очередности и интенсивности их применения.
УК выбираются, прежде всего, исходя из соображений стратегической целесообразности и с учетом критерия «эффективность – стоимость». Частично подход США к выбору узлов критичности в России продемонстрирован в исследовании корпорации RAND «Перенапряженная и несбалансированная Россия. Оценка воздействия вариантов наложения расходов».
Примеров формирования начальных условий для создания узлов критичности достаточно: создание предпосылок для развала СССР за счет принятия в январе 1924 г. Конституции союзного государства, декларирующей право выхода республик из его состава, произвольная нарезка границ между республиками, что в дальнейшем стимулировало развитие конфликтов в Нагорном Карабахе, Грузии, Центральной Азии и на Украине, неэффективная система мониторинга геополитических угроз в годы «холодной войны», недостаточный контроль за деятельностью иностранных разведслужб и «пятой колонны» внутри государства и нерешительность мер по пресечению их подрывной деятельности против СССР и т.п.
Теоретическую основу глобальной критичности составляет система научных дисциплин, охватывающих так называемую теорию самоорганизованной критичности – новейшее направление в разработке теории динамических нелинейных систем.
Суть самоорганизованной критичности состоит в том, что по мере развития нелинейная система неизбежно приближается к точке бифуркации, где ее устойчивость снижается и в ней создаются условия, при которых малый толчок может спровоцировать лавину – в непредсказуемом месте, с непредсказуемыми последствиями, изменяющими всю систему. При этом устранение одной из опасностей (возможных точек бифуркации) зачастую повышает вероятность других нежелательных вариантов. Направление движения «лавины» из точки бифуркации осуществляется к одному из так называемых аттракторов, то есть факторов, имеющих решающее значение в переходе системы в новое состояние.
Следует выделить несколько сфер глобальной критичности, в которых технологии «управляемого хаоса» наиболее эффективны. Это ключевые сферы управления коллективной деятельностью людей: административно-государственное (политическое) управление; управление культурно-мировоззренческой сферой; управление социально-экономической сферой. В сфере политического управления наиболее критичной является военная безопасность государства.
Сегодня практическому применению концепции «управляемого хаоса» новый импульс придает противоречивый характер процессов глобализации, проистекающий из серьезных дефектов в системе международной безопасности. В условиях лавинообразного нарастания проблем и противоречий стихия глобализации выходит из-под контроля и приводит к хаотизации международных и внутригосударственных отношений. Этому способствует одно из важных свойств самой системы международных отношений – ее неравновесный характер, с изначально заложенным стремлением к хаосу.
Американский политолог-неореалист Кеннет Уольтц сформулировал принцип международной анархии как характеристику системы международных отношений, которая определяет внешнюю политику государств. Ключевой тезис: «Системы внутри государств централизованы и иерархичны. Международные системы децентрализованы и анархичны». Заметим, что «анархия» в понимании Уольтца означает не «хаос» или «беспорядок», но «безвластие», то есть отсутствие верховного органа, который управлял бы этническими государствами.
Свойство управляемой критичности используется Вашингтоном при создании «серых зон» (СЗ) как плацдармов гибридной войны и «цветной революции» в межгосударственном противоборстве. Истинные цели государства-агрессора тщательно скрываются за совокупностью внешне не связанных между собою действий, ведущих к хаотизации обстановки в целом регионе или отдельном государстве-жертве. Конечная цель – перехват рычагов политического управления и обеспечение доступа к ресурсам.
Соединенные Штаты считают (или, может быть, считали до потрясших Америку событий последних месяцев) хаос «управляемым» и видят в нем новый инструмент продвижения своих национальных интересов под предлогом демократизации современного мира и распространения либеральных ценностей. Остальные страны, включая Россию, рассматривают применение технологий «управляемого хаоса» как всеобщее бедствие, способное привести к глобальной катастрофе.
Американскую стратегию использования критичности в национальных интересах США откровенно обрисовал в 1998 г. один из разработчиков концепции «управляемого хаоса» Стивен Манн: «Я хотел бы высказать одно пожелание: мы должны быть открыты перед возможностью усиливать и эксплуатировать критичность, если это соответствует нашим национальным интересам – например, при уничтожении иракской военной машины и саддамовского государства. Здесь наш национальный интерес приоритетнее международной стабильности. В действительности – сознаем это или нет, – мы уже принимаем меры для усиления хаоса, когда содействуем демократии, рыночным реформам, когда развиваем средства массовой информации через частный сектор».
Так была сформулирована и впоследствии опробована на практике концепция усиления и использования критичности против государств-соперников. Она получила дальнейшее развитие в качестве важного инструмента гибридной войны, прежде всего в рамках ее информационно-психологической и экономической составляющих. Одним из важных объектов гибридной войны становится информационно-психологическая сфера, охватывающая сознание общества, его ментальность. Многие операции гибридной войны ведутся среди населения на театре конфликта, а также среди населения в тыловой зоне. А некоторые операции имеют глобальное измерение, охватывая население регионов и целых континентов.
Подрывные технологии, маскирующиеся словами о развитии демократии и продвижении рыночных реформ, наши соперники не без успеха используют в мировой гибридной войне и сейчас.
Наиболее действенными считаются незаконные экономические санкции, информационно-психологические операции, кибератаки, угрозы военного использования космоса. Формы и методы воздействия на население государств, включенных в сферу интересов США и Запада, идут в ногу со временем, однако их цели на протяжении десятилетий остаются неизменными.
Таким образом, стремление Вашингтона реализовывать свои геополитические цели вопреки существующим международным правовым нормам выступает в качестве катализатора обострения критичности и развития глобальной нестабильности.
Особенно рельефно подобные усилия США просматриваются в стратегии «холодной войны» США и коллективного Запада против СССР в 1945-1991 гг., которая была построена на формировании и эксплуатации узлов критичности нашего государства. В число узлов критичности следует включить:
• временную монополию США на ядерное оружие до начала 50-х годов прошлого века;
• использование смерти Сталина и передачи власти в СССР в новые руки с целью достижения реального прогресса в направлении обеспечения национальных интересов США;
• наращивание системного давления на узлы критичности во властных структурах и в системе обеспечения государственной безопасности СССР в период руководства Н. Хрущева и последующих поколений генсеков вплоть до появления на арене М. Горбачева, Б. Ельцина и их подельников;
• использование «пятой колонны» и потенциала западных спецслужб в 1991-2000 гг. для инфильтрации в ключевые сферы общественной жизни России, развала Вооруженных Сил и перевода государства под внешнее управление.
Изменение вектора развития России после 2000 года позволило притормозить разрушительное воздействие факторов критичности на национальную безопасность страны, однако не сняло полностью существующие вызовы и угрозы, совокупное воздействие которых направлено на ослабление и последующую дезинтеграцию государства.
Важное свойство переходов страны из состояний «порядок – хаос» и обратно заключается в том, что аттракторов, то есть факторов, имеющих решающее значение в переходе государств и их коалиций в новое состояние, может быть несколько и они могут быть разного типа, например, направленными на стабилизацию или, наоборот, дестабилизацию внутренней политики и международных отношений.
Аттракторы создают для себя своеобразную «воронку притяжения», которая как бы затягивает множество возможных траекторий развития глобальной, региональной или локальной системы обеспечения международной и национальной безопасности, определяемых разными начальными условиями. Именно в такую «воронку» канули СССР, Югославия, на пути к распаду находится Украина, некоторые другие государства. «Воронка» как бы стягивает разрозненные исходные линии внутренней и внешней политики государства в общий, все более узкий пучок, а аттрактор выступает в качестве детерминанта ожидаемого состояния системы.
Модель формирования узла критичности в методологическом смысле можно представить в виде образа «водоворота», который затягивает в «воронку» потоки ресурсов, людей, средств, идей, финансов и формирует новую систему государства, связывая его настоящее и будущее.
Обеспечение эффективности формирования и использования УК в стратегии гибридной войны требует глубокого понимания и учета особенностей всех сфер общественной жизни государства: административно-политической, включая военную, финансово-экономической, культурно-мировоззренческой. Знание текущего состояния и прогнозирование перспектив развития каждой из сфер позволит подвергать выявленные в ней УК воздействиям импульсами хаоса или порядка, создавать или целенаправленно усиливать аттракторы требуемого типа. И тем самым ввергать систему противника в хаос и затем формировать из рукотворного хаоса новый порядок. Но при этом, разумеется, необходимо учитывать, что эффективно управлять переходом от порядка к хаосу (и от хаоса к новому порядку) можно лишь тогда, когда гибридные угрозы применяются к наиболее уязвимым (критичным) узлам, сферам, процессам в стране.
Узлы критичности используются в качестве инструментов при формировании новых центров силы, которые стремятся сосредоточить у себя основные интеллектуальные, военные, финансовые и производительные потенциалы через механизмы функционирования транснациональных компаний (ТНК).
Формирование глобальных и региональных узлов критичности в современной конкурентной борьбе обусловлено не социальными и идеологическими противоречиями, как это было в годы «холодной войны», а межцивилизационными противоречиями между геополитическими регионами, формирующимися под эгидой геополитических центров силы (США и НАТО, Китай, Россия, формирующееся сообщество исламских государств).
Существенным для каждого из центров силы является целенаправленное формирование вокруг него географических пространств («серых зон»), трансформированных в соответствии с правилами нового миропорядка (См. А.А. Бартош. «Серая зона: театр гибридной войны», монография, 2021).
Каждая «серая зона» по своему значению, сопоставимой мощи в современных условиях не способна претендовать на самостоятельность, суверенность, поэтому она втягивается в орбиту центра силы. Конкуренция, борьба между центрами силы диктует, что глобальными дестабилизирующими факторами становятся противоречия не социальных, идеологических систем, а межцивилизационные противоречия.
Таким образом, «серая зона» как территория, возникающая под влиянием формирующихся глобальных и региональных центров силы, тесно увязана с развитием феномена критичности. С учетом временного и пространственного факторов появление и развитие «серых зон» тесно увязано с этапами возникновения и непосредственной подготовки к развязыванию войны глобального или регионального масштаба с использованием технологий «гибридности». Такая тенденция в развитии критичности была убедительно продемонстрирована в агрессии НАТО против Югославии, в событиях на Украине, в Грузии, Нагорном Карабахе, искусственном нагнетании военно-политической обстановки на Черном море, в Прибалтике, в ситуации вокруг Тайваня, в Венесуэле.
Модель, основанная на понимании мирового порядка как единого силового поля и наличия на нем нескольких конкурирующих противоборствующих центров силы: глобальных – Атлантический центр силы (США, Великобритания, Канада, Австралия), Европейский союз, Россия, Китай; региональных – Индия, Иран, Египет, Бразилия, вероятно, Турция, – ставит под сомнение дееспособность прежних моделей мирового порядка, начиная от Вестфальского мира ХVII века и заканчивая Ялтинско-Потсдамской системой (1945-1991 гг.).
США и НАТО формируют тенденцию переформатирования моделей существования множества самостоятельных, независимых и суверенных национальных государств в несостоятельные и требующие подтверждения «суверенности» их существования глобальными центрами силы.
В современной мировой геополитике на пространствах между центрами силы складываются «серые зоны», в совокупности своей огромные по площади и по численности населения, со своими авторитарными и «демократическими» режимами, амбициозными лидерами, трудностями в экономическом выживании. Наиболее отчетливо значимость «серых зон» поняли искушенные в геополитике представители правящих властных групп Атлантического центра силы, что и подтвердил новый президент США Джо Байден в документе «Временные указания по стратегии национальной безопасности» от 3 марта 2021 г. Он пообещал «поддерживать квалификацию войск специального назначения, чтобы сосредоточиться на кризисном реагировании и приоритетном противодействии терроризму и нетрадиционной войне и развивать возможности для лучшей конкуренции и сдерживания действий «серой зоны».
Первые признаки системного и многоуровневого глобального кризиса, последствия которого пока невозможно прогнозировать, ярко проявились в Соединенных Штатах. Это антирасистские протесты, а также оспариваемые половиной избирателей результаты выборов президента США. Это, наконец, штурм Капитолия как апогей политических игр, придавший новый импульс хаотизации обстановки в Америке.
«Серая зона» представляет собой операционное пространство как для вооруженных формирований государств – центров силы, так и для вооруженных формирований различных региональных сил. Наряду с усилением центров силы как модели центростремительных сил, одновременно возникает модель ослабления центров силы как модели действия центробежных сил, что можно наблюдать на примере событий последнего времени в США, где внутриполитическая ситуация достигла преддверия гражданской войны. В этом контексте политолог А. Фененко в статье «Исчезающая Америка» в качестве возможных проектов трансформации США называет дезинтеграцию, трансформацию в леволиберальный идеологический проект или как наиболее реалистичный – «растворение» США в более крупном проекте или, точнее, перерастание в него.
Такой тенденции способствуют деиндустриализация Америки, вывод денежных потоков в офшоры, потери в долларовой финансовой системе, движение BLM, разрушающее гражданское общество США, усиление миграционных потоков при одновременной эмиграции населения из Соединенных Штатов (количество покидающих страну американцев тщательно скрывается, однако судя по европейской статистике, из Нового Света в Старый ежегодно переезжает до 200 тыс. человек в год) и др.
Ослабление США как одного из центров силы обостряет критичность воздействия событий в одной стране на другие государства, вызывает еще более значительные неопределенности в динамике развития событий в «серой зоне», инициирует метания властных группировок лимитрофов между центрами силы в поисках внимания и поддержки. Это вызывает высокий уровень неупорядоченности, хаотизации в «серой зоне», порождающей в переломные моменты в политической или экономической конъюнктуре прямые агрессивные действия по заказу управляющего центра силы против его конкурентов или союзников его конкурентов.
То есть усиление центров силы так же, как и их ослабление, создает конфликтные проблемы и потоки угроз из «серой зоны», служит мощным катализатором глобальной и региональной критичности.
Мы перечислили лишь несколько факторов, обусловливающих переменчивые геополитические сценарии и оказывающих важное влияние на состояние глобальной критичности мира.
Сегодня угрозы Российской Федерации из «серых зон» на периферии ее границ сосредоточены не только в военной сфере. Это широкий диапазон подрывных информационно-психологических, административно-политических, социально-экономических и культурно-мировоззренческих технологий, используемых в острейшем противоборстве Запада и России. К дальнейшим глобальным потрясениям следует готовиться самим и готовить нашу страну.
Прогнозы развития международной обстановки на период нескольких десятилетий объединяет вывод о наличии серьезных предпосылок для дальнейшего усиления глобальной критичности и нестабильности. Этому способствует следующий комплекс факторов:
• возрастание роли негосударственных субъектов при одновременном росте количества возможных политико-военных комбинаций, включающих государственных и негосударственных участников;
• диффузия мощи в многополярном мире на фоне распространения информационных и военных технологий;
• демографические изменения, включая ускоренную урбанизацию;
• усиление соперничества по доступу к глобальным ресурсам.
В условиях обострения глобальной критичности сохраняется угроза межгосударственных конфликтов с применением современных видов высокоточного оружия при сохранении роли ядерного оружия как средства сдерживания. Как инструменты гибридной войны получают развитие доктрины принуждения и сдерживания путем отрицания. Наличие таких тенденций требует подготовки страны и Вооруженных Сил к участию в широком диапазоне возможных классических и иррегулярных конфликтов, разработке стратегий которых посвящены «Белая книга» Командования специальных операций Сухопутных войск США «Противодействие нетрадиционной войне и Оперативная концепция армии США «Победить в сложном мире», выдвинутая Пентагоном в 2021 г. «Тихоокеанская инициатива сдерживания».
Одним из важных факторов критичности является диффузия глобальной мощи, которая способствует развитию глобальной нестабильности. Более того, по существующим прогнозам в течение ближайших десятилетий не ожидается формирования единого центра силы, что в свою очередь послужит одной из причин, провоцирующих нестабильность существующих военно-политических и экономических союзов. В этих условиях отношения между государствами будут характеризоваться большей степенью враждебности и недоверия, чем раньше.
Диффузия глобальной мощи проявляется и в возрастании роли негосударственных субъектов, которые будут воздействовать на критичность как на локальном, так и на глобальном уровнях. Усилятся угрозы, связанные с распространением информационных и военных технологий, что позволит отдельным лицам и небольшим группам получить доступ к различным видам летального оружия, особенно, к высокоточному и биологическому, к так называемой «грязной бомбе», способной создать радиоактивное заражение на больших участках местности, различным опасным химическим веществам и кибертехнологиям. Таким образом, экстремисты и преступные группировки будут в состоянии нарушить государственную монополию на масштабное использование насилия.
Комплексное воздействие указанных факторов приводит к усилению роли нового типа конфликтов современности – гибридных войн и сопутствующим им гибридных угроз, источниками которых могут быть как государства, так и другие субъекты. Особенностью этого вида угроз является их четкая направленность против заранее вскрытых слабых и уязвимых мест конкретной страны или отдельного региона, что обусловливает уникальный характер гибридной войны как нового вида современных конфликтов.
Для «серых зон» на границах России системообразующими являются такие понятия, как критичность, геополитические интересы, геополитическая катастрофа и геополитическая стабильность, геостратегический паритет.
В ряде исследований в США в качестве локальных объектов критичности рассматриваются важные стратегические районы по всему периметру границ России на Черном и Балтийском морях, в Арктике, на Дальнем Востоке, российские базы Хмеймим и Тартус в Сирии, вся западная граница РФ, а также Украина, Грузия, граница между Арменией и Азербайджаном. В перечень включаются и стратегические объекты, расположенные на внутренних территориях страны.
Черноморский регион считается центром конкуренции между Россией и Западом за будущее Европы. В числе военных мер в Пентагоне называют необходимым создание надежной и устойчивой военной системы сдерживания за счет развертывания передовых систем противовоздушной и береговой обороны в Румынии и Болгарии. По расчетам США, региональному сдерживанию способствует постоянное содействие Киеву и Тбилиси в развитии их боевого потенциала, военное освоение американцами территории Украины.
Военная активность США и НАТО у границ России возрастает. На 2021 г. в НАТО было запланировано проведение более 20 учений, обозначенных как «наиболее важные и значимые». Крупнейшими из них являются ежегодные крупномасштабные совместные многонациональные учения армии США в Европе и Африке Defender Europe 2021, направленные на повышение стратегической, оперативной готовности и совместимости между войсками США, их союзниками и партнерами по НАТО. Маневры и учебные мероприятия, проводившиеся, с учетом подготовительного периода, с марта по июнь, прошли на более широкой территории, чем планировалось в 2020 г., в них приняли участие более 28 тыс. военнослужащих из 26 стран, действовавших почти одновременно на 30 полигонах в десятке стран.
Уникальным катализатором глобальной критичности являются крупнейшие за 40 лет учения ВМС США с говорящим названием Large Scale Exercise 2021 («Широкомасштабное учение»). Цель двухнедельных маневров, состоявшихся в августе этого года, – наглядно продемонстрировать мощь американского флота России и Китаю. Сценарий учений – глобальное противодействие США любому вероятному противнику по всему миру. Американцы опробовали новые тактические и стратегические приемы, отработали взаимодействие кораблей с палубной авиацией, проверили в деле передовое вооружение и технику.
География Large Scale Exercise 2021: Атлантика, Тихий океан, Южно-Китайское, Восточно-Китайское, Черное и Средиземное моря. В ходе учения отрабатывалось взаимодействие между корабельными соединениями, координация действий надводных, подводных и воздушных сил флота, проверялась надежность каналов обмена информацией. Также отрабатывались распределенные морские операции, развертывание передовых баз, действия вблизи побережья условного противника. Характерно, что для участия в учениях не были приглашены союзники и партнеры США – американцы решили продемонстрировать миру способность самостоятельно решать глобальные задачи.
Примером опасных манипуляций с локальной критичностью может служить также недавняя провокация британского эсминца Defender в территориальных водах России вблизи крымских берегов в июне 2021 г.. создавшая условия для перерастания локального конфликта в крупномасштабное военное столкновение.
Подобные провокации, которые постоянно устраивают США и их союзники у границ России, одной из целей имеют сместить психологическое бремя конфликта – опасение перед возмездием – с провокатора-агрессора и переложить ответственность на объект агрессии реальную опасность эскалации военного конфликта.
Такая дилемма, свойственная изощренной англосаксонской дипломатии, создает ситуацию, когда оба варианта нежелательны («оба хуже»), и идет выбор по принципу «меньшего зла». Это ставит обороняющегося в положение, когда он может недостаточно отреагировать на неоднозначные провокации и тем самым рискует потерять контроль над стратегически важными пространствами по умолчанию. Или среагировать чрезмерно и вследствие этого рискует войной.
Выход из создавшейся таким образом непростой стратегической ситуации потребовал немалого дипломатического мастерства, которое в полной мере было продемонстрировано Кремлем, сумевшим оперативно оценить критичность сложившейся обстановки и принять правильное решение.
Говоря о вторжении британского эсминца в территориальные воды РФ у побережья Крыма, Владимир Путин указал на то, что Россия намерена в полной мере пользоваться инструментами стратегического ядерного сдерживания и не станет опасаться локальных военных конфликтов. «Даже если бы мы потопили этот корабль, трудно представить, чтобы мир встал на пороге Третьей мировой войны. Потому что те, кто это делают, знают, что не выйдут победителями из этой войны. Потому мы знаем, за что мы боремся», – сказал президент. Таким образом, Запад получил ясный посыл, что Кремль не остановится перед локальными военными ударами, поскольку не верит, что за этим последует серьезный ответ. «Запад слишком боится ядерной войны, чтобы адекватно ответить на локальные удары. И мы собираемся этим пользоваться» – именно так следует понимать заявление Владимира Путина.
А это означает, что в следующий раз в ответ на подобные провокации могут последовать не предупредительные выстрелы и даже не бомбометание по курсу, а удар по кораблю-нарушителю. И что последствий этого показательного удара Москва не боится.
На фоне роста военной активности Запада можно утверждать, что концепция «серой зоны» в том или ином ее виде используется Вашингтоном для оказания глобального дестабилизирующего воздействия на ключевые страны и регионы, в первую очередь – на Россию и Китай, обострения всех видов критичности, проведения энергичной дезинформационной кампании по сплочению союзников и партнеров под предлогом эффективного реагирования на надуманные угрозы «серой зоны».
Стратегия «серой зоны» как инструмента управляемой критичности эффективна вследствие комплексного использования двух взаимосвязанных измерений – пространства и времени.
Пространство СЗ следует разделить на физическое и политическое. Физическое пространство характеризуется границами и размерами «серой зоны», количественными характеристиками объектов. К политическому пространству относятся особенности взаимодействия объектов друг с другом и длительность (время) существования.
Именно в пределах стратегического политического пространства СЗ международная система, балансируя между состояниями войны и мира, переформатируется под правила нового миропорядка. Политическое пространство имеет свойство относительности – оно расширяется или сужается в зависимости от активности субъекта политики. Соответственно изменяется и уровень критичности и способности влиять на военно-политическую обстановку, что связано со свойством многомерности «серой зоны» – оно включает в себя множество возможностей, направлений политического действия по управлению критичностью.
Свойства пространства и времени порождены обособленностью объектов «серой зоны», их отделенностью друг от друга, возможностью самостоятельного существования, а также способностью проецировать критичность в другие локальные и региональные районы театра гибридной войны.
Сказанное обусловливает специфические требования к операциям в «серой зоне» при управлении критичностью. Это, прежде всего, тщательная синхронизация различных способов военного и невоенного насилия, применение которых осуществляется постепенно, скрытно и неожиданно для противника.
В числе таких способов:
• наращивание силового давления на внешних границах «серой зоны», организация военных учений, ведение всех видов разведки, включая агентурную;
• заблаговременное создание ресурсной базы, включая отработку внешних и внутренних каналов скрытого финансирования подрывных элементов в «серой зоне» (иррегулярных военных формирований, националистических и сепаратистских структур, «пятой колонны» и некоторых других), закладка в тайники оружия, средств связи, оргтехники, информационной литературы;
• развертывание сети информационных центров, псевдорелигиозных организаций и других манипулируемых «общественных» движений для ведения подрывной работы среди населения, прежде всего молодежи, подбор и подготовка лидеров, способных возглавить оппозиционные движения, отработка каналов связи;
• синхронизированное по времени, месту, интенсивности и видам использование гибридных угроз в «серой зоне» как важнейший инструмент «управляемой критичности».
Важно подчеркнуть, что если гибридная война планируется и ведется на всей территории государства-противника, то «серая зона» охватывает лишь стратегически важные части такого театра (Черное и Балтийское моря, границы Калининградской области, Закавказье и Центральную Азию, российские базы в Сирии с прилегающими воздушными и морскими просторами). Новым катализатором критичности на южных границах России является Афганистан, где после ухода США и НАТО создается обстановка хаоса и неопределенности. Таким образом, создаются своеобразные «точечные» плацдармы локальной критичности, на которых используются уникальные для каждой зоны наборы сил, средств и методов.
Стратегия «серых зон» как регионов управляемой критичности представляет угрозу национальным интересам нашей страны, поэтому наряду с формированием надежного щита против военных операций, для мониторинга обстановки и организации противодействия подрывным операциям противника назрела необходимость создания в России единого межведомственного национального центра, способного объединить меры по противодействию гибридным угрозам и оценке уровня критичности в военной, административно-политической, дипломатической, информационной, экономической, кибернетической, космической и некоторых других сферах.
