Российский телевизионный журналист и ведущий популярной программы «60 минут» на телеканале «Россия-1» Евгений Попов отвечает на вопросы журнала «Национальная оборона»
«Я брал интервью у Генри Киссинджера, на мои вопросы отвечала госсекретарь США Кондолиза Райс, Митт Ромни, все кандидаты в президенты США на выборах 2008 года. Все это было, даже Джо Байден отвечал на мои вопросы! А сейчас положение совершенно другое, полная информационная блокада».
— Евгений Георгиевич, сегодня «60 минут» – одна из самых рейтинговых политических программ на российском телевидении, выходит в прайм-тайм. Как вообще возникла идея ее создания?
— Это очень интересный вопрос, потому что время, когда журналистика стала трансформироваться из журналистики фактов в журналистику мнения, проистекало на наших глазах и совпало с украинским вооруженным переворотом. Тогда на нашем телеканале выходила моя еженедельная программа «Специальный корреспондент», где мы выезжали на место события, снимали репортаж и затем обсуждали его в эфире. Зрительский интерес был просто колоссальным. Потом у Ольги Скабеевой была программа «Вести.doc» похожего формата с острыми темами. Так мы друг друга профессионально нашли. Кстати, тогда мы уже были мужем и женой.
Рейтинги и зрительский интерес подтолкнули нас к идее перехода на ежедневный формат, чтобы всегда быть со зрителем в прямом эфире, так как мы – новостные репортеры. Мы подумали, что наши репортерские навыки и опыт коммуникации с людьми пригодятся, и это получилось. Так и родилась программа «60 минут». Один час днем и один час вечером. А нынешняя телевизионная среда – это высококонкурентный бизнес. И если тебя не смотрят, то проект закрывается.
— Вы работали на Западе, есть с чем сравнивать. Мы сегодня наблюдаем, насколько глупо и нелепо выглядят официальные спикеры администрации США под натиском американских репортеров. Тем не менее мы понимаем, что стандарты американского телевидения в определенной степени когда-то задавали тренды. В сегменте политического ток-шоу с элементами реальности в виде включения с мест событий – насколько мы конкурентны в сравнении с западным телевидением?
— Россия и США – это две телевизионные страны. Телевидение настолько массово, настолько внедрено с информационную сферу, настолько профессиональное и высокобюджетное – и у нас, и в США. В этом смысле мы находимся в прямой конкуренции с американцами. Аудитории, конечно, несопоставимы. Если сравнивать качество телевизионного продукта: есть российские форматы, которые продаются за рубеж, есть сходные по элементам американские программы, которые также продаются за границы страны. Нет никакой проблемы в заимствовании каких-то элементов. Все было уже придумано нашими предшественниками, абсолютно новых форматов в мире нет.
Что касается именно политического телевидения, то здесь ситуация следующая. В США самая популярная программа – «Америка ищет таланты». И только на седьмом месте находятся вечерние новости CBS. Американское телевидение не выходит в Интернет, они не развивают себя на других площадках.
Мне это непонятно. Наша интернет-аудитория все ближе подбирается к телевизионной. При этом число людей, которые нас смотрят по телевизору, не уменьшается. Это еще одно разрушение мифа о том, что телевидение умирает. Неделю назад программа «60 минут» была первой строчкой в трендах YouTube, при этом мы ничего не предпринимали. Пока только думаем о том, чтобы развивать отдельно интернет-направление.
Когда я работал корреспондентом телеканала «Россия» в Нью-Йорке, мы с трудом могли найти качественного американского эксперта по РФ, их по пальцам можно было пересчитать. Люди, которые профессионально изучали СССР, Россию, наш менталитет, привычки, поговорки, наше расписание, системы образования, организации труда, взаимоотношение людей – их нет вообще. Выиграв «холодную войну», американцы подумали, что с Россией больше не надо считаться, перестали финансировать советологию, изучение нашей страны. Американцы в то время уже предчувствовали столкновение с Китаем, а Россия им казалась периферийной страной, с которой было не принято считаться. Переломным этапом стала Мюнхенская речь президента РФ Владимира Путина. Кстати, я был в Мюнхене, когда он произносил ее. Это был интересный журналистский опыт.
Также мы помним тот нелепый поиск русскоязычных граждан для работы в аналитическом управлении ЦРУ, их находили по открытым объявлениям в газетах. Я думаю, что американцы в этом плане сильно отстали и сейчас наверстывают упущенное. Посмотрите даже на журналистский пул США, который работает в России – они не говорят по-русски. У американцев есть проблемы с восприятием России, но расслабляться нам не стоит.
— Вы чувствовали в период работы в США внимание американских спецслужб к себе? Ведь профессия журналиста зачастую используется как должность прикрытия для занятий разведкой…
— Мне всегда казалось, что это в прошлом. Я не чувствовал особого внимания лично к себе. Но знаю корреспондентов, работающих за рубежом, которые сталкивались со спецслужбами в западных странах. Это конкретные истории. Но ко мне никто не подходил, со мной никто «не выходил на связь». Я профессионал-репортер, который честно делает свою работу.
Даже 2008 год не стал переломным с точки зрения американской информационной политики. Они допускали нас в свои служебные кабинеты, официальные лица охотно давали интервью. Я брал интервью у Генри Киссинджера, на мои вопросы отвечала госсекретарь США Кондолиза Райс, Митт Ромни, все кандидаты в президенты США на выборах 2008 года. Все это было, даже Джо Байден отвечал на мои вопросы! А сейчас положение совершенно другое, полная информационная блокада. Раньше со мной как с журналистом свободно общался Джон Болтон, Джон Маккейн, но я не представляю, чтобы это было возможным в настоящее время. Сегодня присутствует взаимная токсичность и работать очень сложно.
— Вы ведете эфир вдвоем с вашей супругой, профессиональным партнером Ольгой Скабеевой. Как строится замысел передачи и каковы ваши роли в программе «60 минут»?
— Мы точно не распределяем никаких ролей. В силу характера Ольга более жесткая, энергичная, импульсивная в хорошем смысле, ей хочется донести свое мнение как можно ярче. Она большая молодец. У меня другой склад ума. Несмотря на четкую позицию по обсуждаемым вопросам, я оставляю всем, даже радикалам, самым жестким врагам и политическим соперникам шанс объяснить, что они хотят. Вижу цель в том, чтобы донести до зрителя как можно больше информации, как можно больше позиций понятным русским языком. У нас очень хороший экспертный состав приглашенных гостей, они всегда способны раскрыть тему со всех сторон. В этом смысле я хочу, чтобы зритель сам разобрался. Поэтому стараюсь дать слово всем.
— В силу профессии вы были свидетелем важнейших исторических событий современности. Многие помнят ваши репортажи с украинского Майдана, под обстрелами в Донбассе. Вы ощущаете к этому какую-то причастность или просто проживаете жизнь на том историческом этапе, когда вы в гуще событий? Это стремление выполнить профессионально свою работу или вы осознаете, что присутствуете в ключевых точках мировой истории и дальше это передаете на многомиллионную аудиторию?
— Это очень хороший вопрос. Но если чувствовать свою причастность ко всем бедам, которые ты освещаешь, может «крыша поехать». Цунами, авария на АЭС Фукусима, землетрясение на Гаити, извержение вулкана Эйяфьятлайокудль, война в Ливии, переворот в Египте, два переворота в Киргизии и т.д. Невозможно чувствовать причастность ко всему, иногда нужно просто отключиться и делать свою работу. Что касается Украины, то это очень личная для меня история. Я приехал на Украину практически сразу после окончания университета, отработав год во Владивостоке, в 2003 году.
2004 год – это первый Майдан, «оранжевый», отсутствие открытой ненависти и противостояния с русскими людьми. Мы совершенно спокойно брали интервью у Кучмы, Ющенко, нормально общались со всеми политиками и у меня была возможность полноценно работать. В 2007 году я уехал из Украины в США и вернулся туда только в 2013 году. Это вообще другая история, другой мир. Что сделали с этими людьми? Я понял, что происходит что-то не то. Я отработал как репортер практически весь переворот в Киеве, других украинских городах. Очень много раз видел Викторию Нуланд в Доме профсоюзов на этаже, где заседали Кличко, Тягнибок и Яценюк. Она была там постоянным гостем, точнее хозяином.
Никогда не забуду историю, когда мы были в Киеве, в доме №20 по улице Крещатик. С коллегой подошли к окну и увидели, что на балконе театра Франко с внешней стороны лежит снайпер. В то время театр Франко уже был занят людьми с Майдана. Снайпер был хорошо нам виден, угол его прицела был на Крещатик, хотя сама стрельба была на следующий день. Кто убил людей на Майдане? Для меня этого вопроса не существует! Дальше война, приехал в Славянск, видел все «котлы», в которые попала украинская армия. Один из них даже изнутри. Я не скрывал, что работаю на телеканале «Россия», мы заехали в Дебальцево вместе с ОБСЕ, я был там единственным российским журналистом.
— Чувство опасности было?
— Оно всегда есть, но нужно держать себя в руках. В любой «горячей точке» всегда присутствует момент опасности. И, конечно, нужно всегда осознавать, что ты журналист. Если тебя там ранят, то репортажа не будет. Ты не в бою, ты работаешь на войне журналистом, репортером.
— У вас большая загруженность, пять дней в неделю по две программы в день. Остается время на семью?
— Очень мало, только в выходные. Еще и пандемия нарушила все планы – мы же разделялись, чтобы обеспечить непрерывность выпуска программы. Три месяца работали раздельно – и мы с Ольгой, и наши бригады. А в плане отдыха любим съездить с сыном на рыбалку, покататься на лыжах.
— Кто вы по своим политическим убеждениям или по политической позиции?
— Я однозначно левее центра. За социальное государство, при этом выступаю, чтобы средства производства принадлежали государству, народу. Углеводороды – также. При этом я за «взрывное» развитие малого и среднего бизнеса. Даже Ленин в свое время, чтобы спасти экономику Советского государства, объявил НЭП. Это с современными корректировками применимо и для нашей страны. Если совсем реально смотреть на мир, мне симпатичен скандинавский социализм с элементами французского дирижизма. Например, чтобы атомной энергетикой управляло государство. Как и военными технологиями, при этом мы знаем, что сейчас современные беспилотники делают частные компании. У государства в этих компаниях должен быть контрольный пакет. Я хочу, чтобы не было олигархов в том смысле, который вложен в это слово. Дирижизм – с точки зрения управления ключевыми активами и скандинавский социализм – с точки зрения социального обеспечения граждан. Если эти модели соединить и вспомнить НЭП, то получится идеальная, на мой взгляд, модель. В этом смысле я идеалист.
— Не секрет, что в сентябре вы будете баллотироваться в Государственную Думу. Для чего?
— Мне хочется выйти за пределы телевидения. Здесь история такая, что ты годами видишь проблемы и освещаешь их, но при этом не решаешь. Показал и пошел к следующей. Пора выходить за эти рамки, двигаться от слов – к делу, от обсуждения – к решению.
Сейчас от москвичей ко мне поступает очень много запросов даже по поводу каких-то житейских моментов. К сожалению, существуют большие проблемы в коммуникации между народом и властью. Наладить этот диалог – моя главная задача. В отличие от многих парламентариев, которые прикрывают статусом свой бизнес, у меня нет пиетета перед властью, нет обязательств, каких-то «темных» пятен, на которые можно было бы надавить.
И если избиратели доверят мне депутатский мандат, то политические обязательства у меня будут только перед ними. У жителей есть запрос на обратную связь, на поиск решений по ряду проблемных вопросов, которые устроят большинство. И я хочу быть тем человеком, который эти вопросы решит. Это очень большая работа.
— Каковы ваши взгляды на роль Вооруженных Сил и оборонно-промышленного комплекса на современном этапе развития России?
— В детстве мечтал служить в морской пехоте, один из родственников служил в такой дивизии во Владивостоке. Я был на РПКСН «Юрий Долгорукий», когда запускалась новейшая морская межконтинентальная баллистическая ракета «Булава». Видел ответственность за судьбы людей, которую несут подводники. С огромным чувством уважения отношусь к российским военным. Эти люди охраняют наш покой, нашу жизнь. Уверен, что россияне любых политических взглядов, любой веры не сомневаются в том, что Российская армия и флот обеспечат нашу безопасность.
