Конечным продуктом деятельности военной организации зрелого Советского Союза явился режим эффективного ядерного сдерживания, с определенного момента расширившийся до режима глобальной стабильности. Базовым фактором стабильности были ядерные вооружения СССР. Этот же ядерный фактор – теперь уже российский, обеспечивает глобальную военно-политическую стабильность и сегодня. В то же время Россию вновь пытаются представить в глазах мира «империей зла». Поэтому представляется полезным рассмотреть некоторые военно-политические аспекты продвижения СССР к ядерному паритету с Америкой.
И сразу же будут уместными два вопроса: кто стремился к ядерной стабильности и чем она реально была обеспечена и обеспечивается? На оба вопроса ответы можно дать сразу, но вернее будет подойти к ним в ходе анализа прошлых военно-политических реальностей в мире.
В 2008 г. американский профессор Пол Джозефсон (специалист в области русской и советской истории), анализируя проблемы кадрового обеспечения ядерно-оружейных исследований и разработок в СССР, писал: «Как показывает анализ советских документов, имелось много общего в советских и американских ядерных программах с точки зрения идеологических установок, подбора персонала и организации исследований. Это позволяет сделать вывод, что при выборе приоритетных направлений в военно-промышленной сфере технологический фактор зачастую был более значимым, чем политические, экономические и идеологические различия между двумя странами».
Что касается подбора персонала и организации исследований, то с выводом о сходстве в этой части деятельности оружейных комплексов США и СССР нельзя не согласиться. Как и – с оговорками – с мыслью о приоритетной важности для успеха работ «технологического» фактора. Не владея полноценно оружейными технологиями, эффективного оружия не создашь, а эффективное оружие по своим тактико-техническим характеристикам у обеих сторон не может не быть похожим.
Но возьмем нравственный фактор. Он может сильно ускорить выполнение проекта – как это было в период Второй мировой войны в США и после нее в СССР. Однако нравственный фактор может и деморализовать – как случилось с некоторыми участниками уранового проекта Третьего рейха или после Хиросимы с руководителем американского Манхэттенского проекта Робертом Оппенгеймером. В то же время ничего подобного не наблюдалось у руководителей советских атомных работ Игоря Курчатова, Юлия Харитона, Кирилла Щёлкина. Различие ведь существенное, не так ли? И уж с чем нельзя согласиться никак, так это с утверждением Пола Джозефсона о якобы сходстве и чуть ли не тождестве идеологических установок СССР и США и их сходном влиянии на советские и американские ядерные программы.
Известный советский писатель и публицист Илья Эренбург после войны стал одним из руководителей международного движения за мир. И вот его личные впечатления от «нейтральной» Швейцарии 1950 г. – Эренбург был там как член Всемирного совета мира. В швейцарской гимназии ученикам старшего класса учитель предлагал для упражнений в переводе с французского языка на немецкий следующий текст: «Пусть русские узнают нашу храбрость. Мы отомстим этим медведям за наших задушенных друзей, за наших похищенных жен. Эти разбойники хотят похитить у нас нашу отчизну, они уже собрали солдат и подошли к предгорьям наших Альп».
Политическая и социальная паранойя? Несомненно. Но что ее продуцировало – даже, как видим, в Швейцарии?
Ответ-то очевиден!
Эренбург также упоминает о номере журнала Collier’s 1951 г., который был целиком посвящен гипотетической будущей войне Америки против Советского Союза. «Описав разрушение советских городов, – свидетельствовал Эренбург, – «Кольерс» рисовал идиллические картины Москвы, оккупированной американцами: заводы будут проданы или сданы в аренду иностранным предпринимателям; театр Красной Армии переименуют в театр Нового Света, в нем будет идти модная американская комедия «Бездельники и женщины»; крупная московская газета начнет печатать на первой полосе мемуары кинозвезды Дженни Джемс «Как я любила и разлюбила в Сараваке».
Картины, что и говорить, впечатляющие. И эта деталь эпохи дает достаточно пищи для вполне определенных размышлений. Жаль вот только, что тот номер Collier’s тогда же не переиздали в СССР на русском языке. Хотя это не поздно сделать даже сейчас.
Идеологическую (военно-политическую) установку США в ракетно-ядерной сфере во все времена и по сей день можно сформулировать так: «Постоянное стремление к подавляющему превосходству с обеспечением возможности безнаказанного или с минимальным ущербом для США первого удара по России». Это было и остается для Вашингтона неизменным.
Соответствующая советская идеологическая и военно-политическая установка претерпела с определенного момента принципиальную трансформацию. Вначале – в первые «доядерные» годы после Хиросимы и до успешного испытания заряда для первой советской атомной бомбы РДС-1, а затем в хрущевский период до начала 1960-х гг. – Советский Союз исходил из необходимости взаимного и полного отказа СССР и США от ядерного оружия как такового.
Запад своими практическими действиями этот подход отверг, и нам пришлось развивать и наращивать собственные арсеналы. Тем не менее установка зрелого «ядерного» СССР (как и России сегодня) по смыслу оказалась прямо противоположной американской установке. Советские воззрения базировались на следующем принципе: «Сдерживание и исключение агрессии США против СССР и его союзников на базе гарантированного ответного удара». А Вашингтон хоть и претенциозно назвал свою межконтинентальную баллистическую ракету МХ «Миротворец», но официальный лозунг, хотя бы пропагандистский, аналогичный советскому «Миру – мир!», в США был абсолютно невозможен.
Невозможны были и соответствующие официальные плакаты в США, в странах Запада. Зато можно было издавать отдельные альбомы советских плакатов на тему борьбы за мир. Они из десятилетия в десятилетие изменялись в СССР лишь по изобразительной манере, а не по содержанию. Государство, планирующее агрессию, в таком духе народные массы не воспитывает.
И плакатами дело не ограничивалось – вот лишь два факта из времен борьбы СССР за всеобщий отказ от ядерных вооружений. 31 марта 1958 г. Игорь Курчатов на заседании Верховного Совета СССР публично заявлял: «Мы, советские ученые, глубоко взволнованы тем, что до сих пор нет международного соглашения о безусловном запрещении атомного и водородного оружия».
Это было фактически позицией советского правительства, и иного быть не могло. В США, в странах Запада ученые тоже высказывали такую же озабоченность, однако это было всего лишь их личным и только их личным мнением – за спиной ученых руководящие круги Запада не стояли. В СССР же любое серьезное публичное политическое заявление – кто бы его ни делал – отражало и выражало официальную точку зрения.
Не только свое мнение излагал Курчатов и 15 января 1960 г. на совместном заседании Совета Союза и Совета Национальностей Верховного Совета СССР. Выступая, он говорил о ядерном разоружении и о запрещении испытаний ядерного оружия «повсеместно и на вечные времена». Устами советского ядерщика № 1 к лидерам Запада в очередной раз обращались, собственно говоря, Н.С. Хрущев – как лидер Советского Союза, и весь Советский Союз.
Запад в очередной – не в первый и не в последний – раз этому призыву не внял. Кремлю и советскому народу в целом оставалось одно – исходить из реальности. То есть из факта наращивания Америкой ядерного арсенала и соответствующей настоятельной необходимости адекватных наших усилий по сдерживанию потенциальной ядерной агрессии США. А позднее – и возможной агрессии НАТО во главе с ядерными США, Англией и Францией.
Само понятие «сдерживание» (вначале более жестко – «устрашение») имеет заокеанское происхождение. Но хотя в США чуть ли не с 1945 г. на всех углах вещали о якобы агрессивности СССР, «атомная» идеология Америки всегда придавала приоритетным направлениям в военно-промышленной сфере агрессивный характер, а «атомная» идеология СССР была проникнута духом сдерживания. Интересное свидетельство на сей счет можно найти в воспоминаниях разработчиков «саровской» супербомбы АН-602, испытанной в 1961 г. – за год до Карибского кризиса.
Но вначале нелишне напомнить, что еще до 50-мегатонного советского взрыва Соединенные Штаты Америки провели три сверхмощных (более 10 Мегатонн) ядерных испытания: Bravo – 28 февраля 1954 г. на 15 Мт, Romeo – 26 марта 1954 г. на 11 Мт и Yankee – 4 мая 1954 г. на 13,5 Мт, не считая первого термоядерного взрыва стационарного устройства 31 октября 1952 г. Mike мощностью в 10,4 Мт. А 12 июля 1958 г. был проведен опыт Poplar мощностью в 9,3 Мт.
Теперь же обратимся к свидетельству академика Юрия Алексеевича Трутнева и Юрия Николаевича Смирнова, принимавших участие в разработке «Царь-бомбы».
В № 4 (76) журнала «Атом» за 2017 г. была опубликована их статья, где говорилось: «Наивно полагать, что Никита Хрущев сам навязал советским ядерщикам создать 100-мегатонную бомбу. Все случилось на встрече в Кремле 10 июля 1961 г., когда при обсуждении вопроса о выходе СССР из моратория на ядерные испытания руководители «Арзамаса-16» доложили о возможности разработать подобную конструкцию. Другое дело, что Хрущев немедленно «ухватился» за нее: «Пусть 100-мегатонная бомба висит над капиталистами как дамоклов меч!»
Как видим, Хрущев рассматривал суперзаряд как инструмент – пользуясь терминами США – «устрашения» Запада, а не уничтожения, не разрушения его. Показательно и то, что автором идеи был академик Сахаров, отнюдь не «ястреб».
Таким образом, в 1949 г. Россия получила начальные ядерные гарантии внешней безопасности. И начиная с 1949 г. сдерживающие, стабилизирующие свойства ядерного оружия (ЯО) СССР постоянно возрастали. В этом процессе можно выделить несколько фаз.
О первых послевоенных планах атомных бомбардировок советских городов, начиная с плана Pincher, широко известно. Их агрессивность несомненна. В то же время не мешает подчеркнуть, что у «атомной» политики США по отношению к СССР имелись и другие аспекты. Сошлюсь опять на свидетельство Ильи Эренбурга. В мае 1946 г., когда он был в США, один из друзей покойного президента Рузвельта объяснял, что действующий президент Трумэн «не думает о войне». Он-де своей «атомной» политикой стремится прежде всего заставить СССР «тратить все силы и средства на модернизацию вооружений», чтобы не позволить СССР «экономически встать на ноги и шагнуть вперед». Американский собеседник Эренбурга прибавлял при этом: «Сторонники «твердого курса» говорят об угрозе советских танков, а в действительности они объявили войну советским кастрюлям».
Так-то оно так, но в любом случае атомная монополия США угрожала «советским кастрюлям» не экономическим, а военным образом. И президент Трумэн о войне, а точнее – о ядерной агрессии, всетаки думал. В тот период США придавали своему ЯО исключительно агрессивную, дестабилизирующую направленность. Однако ядерный удар по России тогда так и не был нанесен. Даже при массированном применении Соединенными Штатами Америки единственно существовавших тогда носителей ЯО – стратегических бомбардировщиков, нельзя было гарантировать надежное выполнение ими боевой задачи. Свою роль могли сыграть и вероятные технические сбои при массированном налете, и противодействие советских ВВС и системы ПВО Москвы.
Корейская война 1950-1953 гг., в ходе которой ограниченный контингент советских летчиков создал американской авиации много проблем, практически доказала, что большинство атомных бомбардировщиков США могут до целей в СССР и не долететь. То есть даже в период американской атомной монополии Соединенные Штаты удалось сдерживать за счет мощного потенциала обычных вооружений Советской Армии в сочетании с фактором неопределенности исхода конфликта при относительно небольшом американском потенциале ЯО.
Тут уместно вспомнить широко известную историю Джеймса Винсента Форрестола, с 1947 г. занимавшего пост министра обороны США. Заболев, он ушел в отставку еще до испытания атомного заряда для авиабомбы РДС-1. Лечился в военно-морском госпитале. На почве военной истерии Форрестол сошел с ума и 22 мая 1949 г. – еще до испытания РДС-1 – выбросился из окна с криком: «Русские идут!»
В литературе порой приводятся и другие варианты этой исторической фразы, но суть от этого не меняется. Наиболее агрессивно настроенным политикам США и хотелось ударить по СССР, и «кололось». После успешного испытания РДС-1 эти двойственные настроения лишь усилились.
О «синдроме Форрестола» не мешало бы помнить и современным министрам обороны США и стран НАТО. Но должного вывода из этого синдрома, а именно: «Подозревать русских в агрессивных планах первого удара могут лишь душевнобольные», на Западе тогда (как и сейчас) не сделали. Напротив, там рассчитывали теперь уже не на атомную монополию Вашингтона, а на возрастание атомного арсенала США в целях обеспечения подавляющего превосходства над СССР.
Успех РДС-1 положил начало ликвидации атомной монополии США. С 1949 г. для советских оружейников начинается период «бури и натиска». Атомный арсенал СССР начинает расти, отчасти совершенствуется и расширяется по номенклатуре зарядов. Но все это санкционируется советским руководством исключительно в целях обеспечения мира. В 1950 г. в Лондоне вышла книга Джона Фостера Даллеса War or Peace («Война или Мир»). Аттестовывать автора особой нужды нет – убежденный враг СССР и России. Даллес отмечал, что начиная с конференции в Сан-Франциско в 1945 г. он не раз встречался с ведущими советскими дипломатами – Молотовым, Вышинским, Громыко, и никогда не чувствовал, чтобы над их линией (собственно, это была тогда линия Сталина) «доминировали военные соображения». Но – по Даллесу – это была всего лишь «маскировка», а в действительности советские руководители якобы планировали «новый Перл-Харбор».
Последнее утверждение можно было бы расценить как политическую паранойю в стиле Форрестола, если бы оно не было проявлением крайнего политиканского цинизма, когда все валят со своей больной, бредящей агрессией головы на здоровую. Причем валят не искренне – в рамках клинического сумасшествия, а трезво осознавая, что политика послевоенного СССР и близко не грозит США и Западу «новым Перл-Харбором».
Книга Даллеса была издана при жизни Сталина. И уж в чем, а в инициативном желании воевать с Западом заподозрить Сталина нельзя было никак. Тогда СССР требовалось лишь одно: исключить возможность новой войны, еще более страшной, чем только что закончившаяся.
В этот период в Вашингтоне публично заявляют о необходимости создания уже термоядерного оружия, и работа США в этом направлении получает масштабный характер. Соответственно, «термоядерные» усилия предпринимает и Советский Союз. Ситуация колеблется.
Осенью 1952 г. США испытали стационарное термоядерное устройство «Майк», а СССР летом 1953 г. – полноценную термоядерную бомбу РДС-6с. Начался термоядерный этап развития ядерных вооружений. И опять позиции СССР и США различались принципиально. СССР предлагал разоружаться, Запад к таким призывам был глух. Характерно, что 4 декабря 1953 г. президент США Эйзенхауэр в ходе встречи с Черчиллем и французским премьер-министром Ланьелем на Бермудских островах сетовал, что «в мире просто истерика» по поводу атомной бомбы. Но истерика имела место не «в мире», а в западном мире. И вызвана она была первым – пока еще крайне скромным по сравнению с США, и не совсем еще «термоядерным», в современном понимании, – успехом СССР летом 1953 года.
Внешняя политика Хрущева не была лишена элементов авантюризма – умные люди видели это и тогда, а сегодня это ясно со всей очевидностью. Но это была все же искренне мирная политика – иной она быть не могла, потому что корнями уходила во всю предыдущую историю и политику СССР. Хрущев был готов лишь на ответные действия. Собственно, даже тогдашний его крен в сторону ракет в ущерб другим видам и родам войск доказывает, что он превентивные танковые «броски к Ла-Маншу» не планировал. Он ведь тоже прошел Великую Отечественную войну и знал, что такое руины Сталинграда и Киева не по кинохронике. В ноябре 1960 г. Хрущев выступил в Верховном Совете СССР с предложением сократить Вооруженные Силы на 1 миллион 200 тысяч человек. Этот шаг был тоже вполне показателен для внешнеполитической линии Советского Союза.
Зато в США возникало желание обеспечить себе возможность ограниченного ядерного конфликта. Дж. Ф. Даллес в апрельском номере журнала Foreign Affairs за 1954 г. заявлял, что «свободный мир должен разработать лучшую стратегию для обороны, основанную на его особых преимуществах». А среди таких преимуществ числил «атомное оружие, которое имеется отныне в большом наборе, пригодном не только для стратегической бомбежки, но и для широкого тактического использования», и призывал «творчески использовать сдерживающие возможности этого нового оружия».
Но Даллес приписывал сдерживающие возможности лишь ядерному оружию США и понимал под этим не обеспечение паритета с СССР (США далеко вырвались вперед и качественно, и особенно количественно), а «особые преимущества свободного мира», то есть превосходящую мощь. При этом в 1950-е гг. и в самом начале 1960-х гг. ядерное оружие еще рассматривается обеими сторонами как средство ведения реальной войны. Однако начинают выявляться – с войны в Корее – и уникальные сдерживающие качества именно советского ЯО как средства ответного удара.
Сегодня очень многими как за рубежом, так и в России забыто одно крайне важное для тех лет обстоятельство. К концу 1950-х гг. стала возникать перспектива передачи американского ядерного оружия западногерманскому бундесверу, в то время все более ощущавшему себя наследником традиций и задач гитлеровского вермахта. В феврале 1960 г. Эйзенхауэр на пресс-конференции прозрачно намекнул, что США не должны отказывать союзникам в том, что имеют враги, затем, поправившись, – «потенциальные враги». Это – в соединении с заявлением, что интересам США отвечала бы «либерализация» американского законодательства относительно ядерных секретов. Имелось в виду приобщение к этим секретам именно Западной Германии. Ядерное оружие у ФРГ – союзника США по НАТО!? Даже разговоры на сей счет были провокацией и угрозой одновременно.
На 1959-1960 гг. пришелся абсолютный максимум производства ядерных боеприпасов в США – 7140 единиц. В такой международной обстановке руководителям советского оборонного комплекса не надо было произносить долгих речей, чтобы мобилизовать оружейников на новые усилия.
Ядерный арсенал СССР был еще мал по сравнению с арсеналом США, но зато у нас появляются первые межконтинентальные баллистические ракеты. И Вашингтон оказался в непривычной для себя военно-политической ситуации: впервые за всю их историю территории США угрожают могучие удары в ответ на возможные агрессивные действия. Даже в ядерном варианте «политика канонерок» по отношению к России стала невозможной. В результате уровень угрозы ядерного и вообще прямого военного конфликта между СССР и США стабилизируется. Такая угроза не возрастает, хотя остается достаточно реальной.
В Карибском ракетном кризисе 1962 г. – когда советские баллистические ракеты Р-12 и Р-14 с ядерными боевыми частями были доставлены на Кубу и развернуты там – впервые проявился эффект взаимного ядерного сдерживания. Угроза ядерного конфликта, достигнув в разгар этого кризиса высшей точки, нейтрализовалась мирным путем.
Ко времени Карибского кризиса ядерный потенциал СССР резко уступал ядерному потенциалу США, в том числе – по суммарному мегатоннажу. Но, как свидетельствует, например, Макджордж Банди, бывший помощник президента Кеннеди, в США считали, что если у Советского Союза останется всего лишь несколько боезарядов, которые в ответном ударе способны поразить жизненно важные центры США, то от ядерной войны следует отказаться.
А вот свидетельство экс-министра обороны США Роберта Макнамары: «В то время наши стратегические ядерные силы насчитывали приблизительно 5 тыс. боеголовок по сравнению с 300, которые имелись у Советского Союза. Но, несмотря на численное преимущество 17 : 1, мы не считали, что располагаем способностью нанести успешный первый удар по СССР».
Макнамара фактически проговорился, потому что после такого его заявления был бы правомерен вопрос: «А если бы США считали, что располагают способностью нанести успешный «первый удар» по СССР, они что – нанесли бы его?» Но особенно важным в подобных заявлениях было признание стабилизирующей роли советского ядерного оружия.
Из заявления Макнамары, в частности, следовал некий основополагающий и неизменно актуальный для России вывод. А именно: для эффективного ядерного сдерживания Америки важны прежде всего не теоретические показатели возможного ущерба их военно-экономическому потенциалу, а убежденность Вашингтона в том, что при любых, даже наиболее благоприятных для него сценариях гипотетического ядерного конфликта, Россия будет способна нанести чувствительный ответный ядерный удар по территории США.
Главным уроком Карибского кризиса стало осознание – пока еще неполное и нуждающееся в дальнейшем осмыслении – того факта, что ядерным оружием воевать нельзя, а значит с Россией и вообще нельзя воевать. Нельзя до тех пор, пока у России будет ядерное оружие.
Беспрецедентные усилия Советского Союза обеспечили к концу 1960-х годов продвижение к ситуации уже устойчивого равновесия, но пока еще не количественнокачественного паритета. СССР нарастающими темпами ликвидировал огромный количественный разрыв по ракетно-ядерным вооружениям с США. Америка, наращивая количество своих вооружений, предпринимала попытки обеспечить качественное превосходство за счет разработки новых типов носителей и их ядерного боевого оснащения.
В 1962 г. Воениздат выпустил в свет знаменитый коллективный труд «Военная стратегия» под редакцией Маршала Советского Союза Василия Даниловича Соколовского, где было сказано: «Примерно до конца 1960 года руководство США придерживалось стратегии так называемого «массированного ответного удара», вытекающей из политики «устрашения», и признавало возможность ведения против Советского Союза только всеобщей ядерной войны».
Стратегия «массированного ответного удара», или, как ее называют еще, «массированного возмездия», была принята правительством и военным командованием США в 1953 г. с приходом к власти президента Эйзенхауэра. О принятии ее официально было объявлено 12 января 1954 г. государственным секретарем США (Даллесом – прим. автора), который, выступая в Совете по вопросам внешних отношений в Нью-Йорке, заявил: «Основное решение должно базироваться в первую очередь на нашей высокой способности к немедленному нанесению ответного удара такими средствами и в таких пунктах, которые изберем мы сами».
Конечно же, фактически Даллес излагал концепцию не ответного, а первого удара США. Это в книге под редакцией В.Д. Соколовского и подчеркивалось со ссылками на заявление начальника штаба Армии США генерала Тейлора. В 1960 г. Тейлор утверждал, что «в стратегической воздушной войне мощное наступление является лучшим видом обороны». А еще раньше, в мае 1959 г., командующий американской стратегической авиацией генерал Пауэр без обиняков заявил, что США никогда не должны оказаться в таком положении, «когда мы не сможем начать сами войну». Пауэр прямо-таки отчеканил: «Мы должны обладать способностью для нанесения первого удара».
Позднее генерал Тейлор в книге «Ненадежная стратегия» сформулировал новую стратегию «гибкого реагирования» взамен стратегии «массированного ответного удара». Фактически она еще более укрепила концепцию первого удара. Сотрудник корпорации RAND Бернард Броуди в книге «Стратегия в век ракетного оружия», говоря о «превентивной войне», писал: «Я употребляю этот термин для характеристики предумышленного и неспровоцированного нападения одной страны на другую. То есть нападения, которое не является следствием конкретной агрессии или других открытых действий со стороны враждебного государства, причем главной и самой ближайшей целью такого нападения является уничтожение общей военной мощи, и особенно стратегических вооруженных сил этого государства».
Далее Броди еще более прояснял свою идею: «Естественно, что, если эта задача будет успешно решена, первое государство может нанести своему противнику такой ущерб или навязать ему такие условия мира, какие только пожелает». И делал вывод из сказанного: «Наш план стратегического наступления, каков бы он ни был, будет иметь наилучшие шансы на успех, если мы нанесем удар первыми, и эти шансы будут сведены к весьма низкому минимуму, если первый удар нанесет противник. Если думать только о предельном увеличении наших шансов на то, чтобы выжить, то вышеупомянутые обстоятельства можно считать достаточным основанием для превентивной войны».
Известно, что министр обороны США Макнамара опорой плана СИОП-63 делал «контрсиловой» вариант удара по стратегическим ядерным силам СССР. Известны и слова одного из помощников Макнамары: «Если вы собираетесь бить по ракетам, вы говорите о первом ударе». Стоя на позициях логики, возразить здесь нечего. Поэтому авторы советской «Военной стратегии» писали: «Главной проблемой в советской стратегии считается отработка способов надежного отражения внезапного ядерного нападения агрессора. О внезапном ядерном нападении открыто пишут многие авторы капиталистического Запада. При этом не скрывается, что удары должны быть нанесены по центрам сосредоточения людских и материальных ресурсов».
И далее: «Ракетно-ядерные удары стратегическими средствами будут иметь решающее, первостепенное значение для исхода современной войны. Этот вид стратегических действий явится вынужденным для наших Вооруженных Сил в случае войны. Советские Вооруженные Силы вынуждены готовиться к нанесению ответных массированных ядерных ударов стратегическими средствами по военно-экономической базе, по системе государственного и военного управления, по стратегическим ядерным средствам и группировкам вооруженных сил империалистического блока. В нашей стратегии этот вид стратегических действий рассматривается в качестве главного, ему отводится решающая роль в достижении целей будущей войны, которую могут развязать империалистические агрессоры».
В части возможности ведения реальной ядерной войны это были мысли еще «докарибского» образца, но даже их нельзя было определять как агрессивные, в отличие от изысков теоретической мысли Запада.
Однако в США продолжали обвинять Советский Союз. В 1980 г. Гуверовский институт при Стэнфордском университете издал коллективный сборник The United States in the 1980s («США в 1980-е годы») под редакцией Питера Дуингена и Элвина Рабушки. И в этом сборнике Фред Чарлз Икле – на протяжении четырех лет директор американского Агентства по разоружению и контролю над вооружениями, доктор философии и профессор политических наук Массачусетского технологического института – писал: «Хотя Советский Союз достиг паритета в стратегических вооружениях в начале 70-х годов, их энергичное наращивание продолжается».
Мысль была высказана однозначно, однако цифрами не подкреплялась, что для западной политологии вполне характерно. Военно-политические эксперты Запада весьма вольно обращаются с фактами – особенно в ретроспективе. Не любят они обращаться и к полной и точной хронологии – когда последовательное перечисление основополагающих действий США и СССР показывает: кто первым инициировал очередной виток гонки вооружений.
Если же обратиться к фактам и цифрам, то они дают картину, существенно смещающую время достижения Советским Союзом ядерного паритета с США на конец 1970-х годов. А это меняет как вообще картину тогдашних событий, так и побудительные причины возрастающей ракетно-ядерной деятельности СССР (см. таблицу 1). По сей день подобные сводные данные носят для обеих сторон скорее оценочный, чем абсолютно точный характер. Тем не менее из таблицы следует, что в начале 1970-х гг. количественного паритета, а тем более – количественного превосходства, у Советского Союза над США не было. Фред Ч. Икле не знать этого не мог.
Но к 1977 г. политика Соединенных Штатов потерпела крах даже в количественном отношении. По общему количеству ядерных зарядов (ЯЗ) СССР превзошел США. При этом не стоит забывать, что в ядерном арсенале СССР к тому времени имелось намного больше ядерных зарядов тактического класса. Заметим в скобках, что ни один такой заряд не угрожал и не мог угрожать территории США, даже в первом ударе. Зато США лидировали там, где баланс был особенно важен для обеспечения возможности первого удара по СССР, то есть в части межконтинентального стратегического потенциала (см. таблицу 2).
По данным этой таблицы перевес в пользу США в ядерном боевом оснащении наземных МБР налицо – за счет постановки на вооружение ракет с разделяющимися головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН). Плюс – мощная морская компонента ядерной «триады» США. Советскому Союзу пришлось реализовывать аналогичные проекты. Процесс шел, и наступила новая – высшая фаза ситуации.
Еще до выхода на паритет, но в ситуации, когда СССР мощно догонял США, Леонид Брежнев и Ричард Никсон подписали 26 мая 1972 г. в Москве Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений, вступившее в силу 3 октября того же года. Получившее известность как ОСВ-1, это соглашение не ликвидировало ядерную гонку, но зафиксировало достигнутый уровень. В «пакет» ОСВ-1 входил и Договор по ПРО.
18 июня 1979 г. в Вене был подписан уже Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2) – не ратифицированный США (а вследствие этого – и СССР), но некоторое время сторонами соблюдавшийся. В ОСВ-2 на стратегические ядерные вооружения сторон (точнее – на носители ЯО) были впервые наложены конкретные количественные ограничения, не затрагивающие структуры Стратегических ядерных сил.
В целом отношения и договорные обязательства США и СССР теперь можно было характеризовать как равноправные. Однако к такой ситуации стороны пришли далеко не автоматически. Наращивание ядерных вооружений до размеров настолько огромных, что в случае их боевого применения они превращали бы обе страны в атомные пустыни и исключали чью-либо победу, вроде бы увеличивало угрозу возникновения ядерной войны. На деле же угроза войны резко уменьшалась – усиление советского ядерного фактора обеспечило все возрастающую стабильность. Но если бы не авантюрная «ядерная» политика США и не стремление Вашингтона к доминированию в сфере ядерных вооружений, взаимное сдерживание и стабильность могли быть обеспечены на намного более низком качественно-количественном уровне, чем это было в реальности в 1980-х годах.
Станислав Николаевич Воронин, один из руководителей разработки отечественных ядерных зарядов, главный конструктор РФЯЦ-ВНИИЭФ с 1992 по 2001 гг., приводил следующую наглядную иллюстрацию продвижения к советско-американскому паритету в части ракетно-ядерной морской подводной компоненты.
В 1960 г. США имели на трех атомных подводных лодках с баллистическими ракетами (ПЛАРБ) 48 ядерных зарядов, в то время как в СССР в боевом строю не было ни одной ПЛАРБ.
Через семь лет США на 41-ой ПЛАРБ имели 1552 заряда, а СССР на двух ПЛАРБ – 32 заряда. Примерное соотношение в пользу США – 50 : 1.
В 1970 г. США на том же количестве ПЛАРБ (41 единица), имели 2048 зарядов, а СССР на 20-ти ПЛАРБ – 316. Примерное соотношение – 7 : 1.
В 1984 г. США на 39 ПЛАРБ имели около 6000 ядерных зарядов, а СССР на 62-х ПЛАРБ – около 2500. Соотношение – 2,4 : 1.
Как видим, за 17 лет, с 1967 по 1984 гг., Советский Союз сократил относительный дисбаланс по морской компоненте Стратегических ядерных сил (СЯС) примерно в 20 раз при увеличении количества советских зарядов, ориентированных на цели в США, примерно в 80 раз. Фактически настолько же возросла и угроза поражения для территории США. Из этого Станиславом Ворониным делался вывод, с которым нельзя не согласиться: «В ядерный век стремление к подавляющей ядерной мощи не снижает, а усиливает угрозу национальной безопасности ядерных держав со стороны ядерных же держав».
Но этот вывод верен лишь для такой государственной политики, которая стоит на позиции: «Делайте столько, сколько сможете, а мы сделаем столько, сколько надо, чтобы вы не сунулись». В формате СССР так и получилось – Америка, в разы увеличив число нацеленных на СССР боевых блоков баллистических ракет подводных лодок (БРПЛ), вынудила СССР увеличить число боевых блоков советских БРПЛ в десятки раз. Но Советский Союз впечатляюще увеличил их всего лишь для того, чтобы ликвидировать созданный Соединенными Штатами катастрофический разрыв.
Безопасность США, на первый взгляд, при этом вроде бы снизилась. Однако реально она возросла, поскольку за счет усилий СССР были резко ограничены агрессивные поползновения и амбиции Вашингтона, а это вероятность реальной войны снижало. Хотя вслед за С.Н. Ворониным повторю: все это можно было бы иметь на гораздо более низких качественно-количественных уровнях сдерживания, если бы не стремление США к превосходству над Россией.
Возникшие в конце 1940-х – начале 1950-х гг. за счет догоняющих усилий СССР предпосылки к формированию режима сдерживания и глобальной стабильности привели через сорок лет к полномасштабному режиму стабильности. Этот факт не мешает лишний раз подчеркнуть: усилия СССР были направлены на достижение паритета и обеспечение стабильности, а усилия США – на слом паритета, а значит, и на разрушение стабильности.
В середине 1980-х гг. советская пропаганда осторожно заявляла о том, что войну уже можно не считать неизбежной, что есть все возможности не допустить ядерной войны. Однако осторожность здесь была излишней и только мешала осознанию подлинного положения дел. А оно было таково, что ядерное сдерживание в момент наивысшей ядерной мощи СССР приобрело фактически абсолютно стабильный характер.
Вынужденно нарастив свой ракетно-ядерный арсенал до паритетных уровней, Советский Союз свел вероятность взаимного ядерного конфликта в виде первого удара США и ответного удара СССР до ноля. Большая война между США и СССР стала фактически невозможной. К началу 1990 гг. это и стало сутью нового режима ядерной стабильности, основанного на мощи возможного ответного удара СССР.
После 1991 г. начались другие процессы, включая обвальное сокращение ракетно-ядерных вооружений Российской Федерации. Но это уже, как говорится, другая история.
Заканчивая же ретроспективный анализ развития ситуации, надо сказать, что именно усилиями советского народа, обеспечившего оружейникам – разработчикам носителей, ядерных боеприпасов и ядерных зарядов возможность полноценной и эффективной деятельности, режим ядерного сдерживания США превратился в режим ядерной стабильности. По большому счету советская ракетно-ядерная мощь, и только она, работала на общую глобальную стабильность, работала на мир для народов всего мира.
С утверждением о стабилизирующей роли ядерного оружия России, однако, согласны далеко не все. Причем и внутри страны. На смену гнилой горбачевской идее «безъядерного мира к 2000 году» возникла идея «ядерного ноля» – но не того «ноля», который был признаком ядерной стабильности, а «ноля» в ядерных арсеналах ядерных держав. А ведь подобный пацифизм чреват глобальной катастрофой. В безъядерном мире вновь разразятся разрушительные войны между крупнейшими субъектами мировой политики.
Пацифизм, как политическое явление, не предотвратил ни одной войны, зато затуманиванию общественного сознания поспособствовал неоднократно. С толку были сбиты порой даже вполне неглупые люди. Так, в 1983 г. в Мюнхене вышла книга Frieden schaffen! («Утвердить мир!»). Автор для труда с таким названием был несколько неожиданным – бывший офицер вермахта, затем генерал бундесвера Герт Бастиан. Генерал стал пацифистом и выступал за разоружение. Он увлеченно цитировал «мать современного пацифизма», австрийскую писательницу, лауреата Нобелевской премии мира 1905 г. Берту фон Зутнер (1843-1914), автора романа Die Waffen nieder! («Долой оружие!»), и к ядерному оружейному фактору относился даже не скептически, а однозначно отрицательно.
Для бывшего натовского генерала Бастиан мыслил нестандартно, но сказать, что мыслил он глубоко, все же нельзя. Даром, что его книга имела подзаголовок «Размышления о политике безопасности» – ее четвертый раздел назывался показательно: «Ядерное устрашение – путь в пропасть». Как раз к нему автор взял эпиграфом мысль фон Зутнер: «Вооружения необходимо рассматривать на фоне той моральной атмосферы, которую они порождают. Это атмосфера, в которой не могут прогрессировать сплочение народов и внедрение международного права, не говоря уже о пробуждении братских чувств».
Зутнер положила свою мысль на бумагу в 1894 г., а процитировал ее Бастиан в 1983 г. Между этими датами пролег не просто век. В течение этого века мир вначале был ввергнут в две мировые войны, не считая ряда локальных войн и военных конфликтов. А затем история мира разделилась на две принципиально различающиеся эпохи: «доядерную» и «ядерную». И если уж взаимно связывать вооружения и моральную атмосферу, то нельзя отрицать, что во второй половине сороковых годов ХХ века на Земле появились такие вооружения, которые не могли не повлиять (и решительным образом повлияли) на мировую моральную атмосферу.
Но каковым было это влияние?
Вначале появление ядерного оружия на фоне атомной монополии США резко ухудшило мировую ситуацию и резко повысило вероятность новой мировой войны в формате односторонней ядерной агрессии США против СССР. То есть моральная атмосфера резко ухудшилась.
Вскоре Советский Союз ликвидировал атомную монополию Вашингтона и получил в свое распоряжение национальное ядерное оружие. Как повлиял на моральную и политическую атмосферу этот факт? После появления ЯО у Советского Союза моральная атмосфера на Западе была проникнута новым страхом – безосновательным, параноидным, но тут уж как было, так было. Однако военно-политическая атмосфера оказалась в практическом отношении (немаловажном, согласимся, отношении) весьма близкой к идеалу Берты фон Зутнер, поскольку вероятность мировой войны резко уменьшилась.
Оружие из жизни мира не ушло, напротив – в мир пришло новое, беспримерно разрушительное оружие. Однако война с его применением не возникала, ее стали страшиться. И страшиться, прежде всего, в ядерных США, откуда впервые пришло в мир ядерное оружие. Каждый судит по себе, и агрессивные, экспансионистские круги в США не могли в полной мере осознать, что не только народы СССР, но и любое советское руководство привержено идее мира и только мира. Запад хотел бы развязать войну против России, но он же ее и страшился, ибо она теперь была возможна лишь в ядерном формате с ответным ударом России по агрессору.
Что это значило для настоящего и будущего?
Честный ответ здесь один: реально стабильный мир.
Более трети века назад известный дипломат Владимир Федорович Петровский в книге «Безопасность в ядерно-космическую эпоху» писал: «Стратегическое равновесие создает объективную основу для решения проблем безопасности политическим путем, отвечающим интересам всех и каждого, без ущерба для кого-либо. Всеобщая безопасность может стать устойчивой и прочной, если она будет надежно обеспечиваться с помощью практических мер – гарантий».
Сам этот тезис – бесспорен. Вопрос в том, какие практические гарантии предлагается положить в основу устойчивой системы безопасности? Наиболее весомы материальные гарантии. Недаром в США говорят, что при помощи «кольта» и доброго слова вы всегда добьетесь большего, чем одним добрым словом. Так вот, именно русские материальные гарантии безопасности (то есть вполне конкретный ядерный арсенал СССР и Российской Федерации) позволяли все «ядерные» десятилетия и позволяют по сей день эффективно поддерживать определенное положение международно-правового характера – реально стабильный мир.
