Мирное существование России может обеспечить только эффективный ракетно-ядерный потенциал
Вряд ли стоит много говорить о том, что убедительный для возможного агрессора ядерный оружейный потенциал России - это единственная абсолютная военно-техническая гарантия мирного будущего страны. В том, конечно, случае, если этот потенциал сохраняет свою важнейшую характеристику - способность к гарантированному глубокому ответному удару при любом характере и объеме гипотетического первого агрессивного удара по России.
Вряд ли надо много доказывать и то, что надежных союзников у России нет и быть не может – если Россия будет оставаться Россией. При этом открыто и официально рассматривают Россию как врага на протяжении всей послевоенной истории только Соединенные Штаты Америки. В то же время только с Вашингтоном у Москвы имеются взаимные ограничительные обязательства по ядерным вооружениям.
Международные обязательства России в ядерной оружейной сфере так или иначе зафиксированы в целом ряде многосторонних договоров, начиная с Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), а также в двусторонних соглашениях с США. При этом двусторонние обязательства регламентируются не одним лишь продленным на пять лет договором СНВ-3. Есть Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой (также известен как Московский договор), есть Договор 1974 г. о «пороговой» мощности ядерных испытаний в 150 килотонн (США Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) не ратифицировали, поэтому для них он не обязателен). Кроме этого имеются два подписанных в Вашингтоне 30 сентября 1971 г. и 22 июня 1973 г. бессрочных Соглашения между Советским Союзом и США «О мерах по уменьшению опасности возникновения ядерной войны» и «О предотвращении ядерной войны». Схожие договоренности в Москве СССР заключил также с Великобританией 10 сентября 1977 г. и с Францией 16 июля 1976 г.
Однако реально влияют на облик российских ракетно-ядерных вооружений лишь двусторонние договоренности с США. Только обязательства России перед Америкой по продленному договору СНВ-3 определяющим образом формируют военно-технические и количественные параметры нашего ракетно-ядерного арсенала. И формируют не в пользу России.
Автор не намерен предпринимать постатейный и объемный критический анализ положений СНВ-3 по двум причинам. Во-первых, подобный компетентный анализ уже не раз проводился. Укажу в частности на ряд публикаций Мидыхата Петровича Вильданова и его коллег из Военной академии Генерального Штаба Вооруженных Сил России, в том числе – в журнале «Национальная оборона». Во-вторых, не хочется повторяться, поскольку автор и сам не раз в своих публикациях анализировал вредность и опасность для России договора СНВ-3.
Один из пунктов договора СНВ-3 гласит: «За каждым развернутым тяжелым бомбардировщиком засчитывается один ядерный боезаряд». Но тяжелый бомбардировщик ВВС США несет до 20 крылатых ракет воздушного базирования, каждая из которых может иметь ядерное боевое оснащение.
Напомню лишь, что уже Преамбула СНВ-3 не отвечает интересам России, поскольку в ней одной из целей договора указывается стремление «к снижению роли и значения ядерного оружия». И это в то время, как роль и значение ЯО именно и только для России в обозримой перспективе могут лишь возрастать.
Вопреки реальности в Преамбуле СНВ-3 заявлено также, что «нынешние стратегические оборонительные вооружения (читай – «нестратегическая ПРО США и ЕвроПРО», – авт.) не подрывают жизнеспособность и эффективность стратегических наступательных вооружений Сторон». А ведь все обстоит наоборот! НПРО США подрывает жизнеспособность и эффективность стратегических ядерных сил (СЯС) России уже потому, что является не «оборонительной» системой, а элементом двуединой системы первого обезоруживающего удара США по средствам ответного удара РФ. Ударные силы США наносят удар, а затем эшелоны НПРО США последовательно и параллельно перехватывают российские боевые блоки предельно ослабленного ответного удара РФ, обеспечивая Америке безнаказанность.
Что касается непосредственно условий СНВ-3 в их конкретике, то тут неравноправность договора для России выпирает практически из каждой статьи. Не детализируя все досконально, укажу лишь на несколько очевидных негативных моментов, уже не раз отмечавшихся.
Подпункт b) пункта 2 Статьи III: «За каждым развернутым тяжелым бомбардировщиком засчитывается один ядерный боезаряд». Но тяжелый бомбардировщик несет до 20 крылатых ракет воздушного базирования, каждая из которых может иметь ядерное боевое оснащение. Причем авиационная компонента ядерной триады США с учетом ориентации на первый обезоруживающий удар по средствам ответного удара РФ крайне опасна для России. США – не нарушая формально СНВ-3 – только на тяжелых бомбардировщиках (ТБ) могут разместить до 2 тыс. ядерных боезарядов, в то время как суммарный – для межконтинентальных баллистических ракет (МБР), баллистических ракет подводных лодок (БРПЛ) и ТБ – «потолок» боезарядов по СНВ-3 составляет 1550 единиц.
О проблеме «возвратного» потенциала не писал только ленивый, но от этого она не исчезает. Так, за МБР США Minuteman III засчитывается один боезаряд, но при числе МБР, например, 450, на неснятые платформы разведения можно быстро добавить 900 боезарядов, доведя их число только на МБР до 1350 единиц. А ведь у США есть и внушительное число морских БРПЛ Trident II, которые тоже обладают «возвратным» потенциалом. Неудивительно, что уже давно честными экспертами резонно отмечается, что СНВ-3 – это не столько договор о реальном сокращении вооружений, сколько соглашение об изменении правил учета боезарядов. Следует лишь уточнить, что эти изменения выгодны США, зато безопасность России снижают.
Притчей во языцех давно является и вопрос о крылатых ракетах морского базирования (КРМБ). СНВ-3 их вообще «не видит», они для СНВ-3 как бы не существуют в качестве стратегического средства. Но по отношению к России – особенно с учетом регулярного пребывания кораблей ВМС США в Черном море – КРМБ Tomahawk однозначно являются стратегическим оружием. И число «ядерных» КРМБ Tomahawk на надводных кораблях и подлодках США может составить до десяти и более тысяч единиц.
Значение ударных КРМБ большой дальности для Вашингтона всегда было первостепенным. Напомню, что первой советско-американской договоренностью об ограничении стратегических вооружений было Соглашение 1972 г. ОСВ-1, принятое, к слову, в одном «пакете» с Договором по ПРО. Вторым соглашением стал в итоге не ратифицированный и отвергнутый Америкой советско-американский договор ОСВ-2. Обычно считается, что ОСВ-2 торпедировало несколько обстоятельств, в том числе – желание США развернуть тяжелую МБР МХ, а также мобильную МБР Midgetman (этот проект так и не был реализован, хотя одно время неплохо финансировался). Однако скорее на отказ от ОСВ-2 повлияло то, что Вашингтон взял курс на развертывание перспективных крылатых ракет воздушного и, особенно, морского базирования. Протокол же к ОСВ-2 запрещал развертывание КРМБ с дальностью пуска свыше 600 километров (и ограничивал предел носителей КРВБ большой дальности). Вот как рассматривались в Соединенных Штатах КРМБ уже тогда, вот какое перспективное значение им придавали.
Я уже не раз приводил выдержку из публикации в газете The New York Times за 1980-е гг., но повторить этот абзац еще раз все-таки стоит: «Какие бы ни были произведены сокращения в отношении числа других американских и советских стратегических ракет наземного базирования, тяжелых бомбардировщиков и баллистических ракет подводных лодок, – все это будет сведено на нет широким распространением ядерных крылатых ракет морского базирования».
Сегодня договор СНВ-3 продлен еще на пять лет в соответствии с пунктом 2 Статьи XIV договора. Но там оговорено и то, что он может продлевается на срок не более пяти лет. Поэтому надо так или иначе решать – что должно прийти на смену СНВ-3??
От такой оценки своих КРМБ Соединенные Штаты Америки не отказались по сей день. КРМБ играют для США роль «священной коровы», будучи эффективным передовым средством обезоруживающего ядерного удара, хотя сегодня КРМБ Tomahawk и заявлены как «неядерные». И такое исключительно дестабилизирующее и опасное для России оружие договором СНВ-3 не учитывается никак.
Сегодня договор СНВ-3 продлен еще на пять лет в соответствии с пунктом 2 Статьи XIV договора. Но там оговорено и то, что он может продлевается на срок не более пяти лет. Поэтому надо так или иначе решать – что должно прийти на смену СНВ-3?
Вообще-то, что-то можно предпринять и раньше, поскольку пунктом 1 Статьи XV договора предусмотрено, что «каждая из Сторон может предлагать поправки» к договору. Причем пункт 2 Статьи XIV предусматривает возможность замены СНВ-3 еще до истечения окончательного срока его действия новым соглашением «о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений». Заметим – тема переговоров заранее ограничивается в СНВ-3 вопросами обязательно сокращений, и сокращений только «наступательных» вооружений, не затрагивая темы НПРО США. Это выгодно, опять-таки, только Америке.
Что такое в данной ситуации пять лет? Ничего! Вот почему уже сейчас во всей остроте встает вопрос: «Что должно прийти на смену СНВ-3?»
Я глубоко убежден, что на смену СНВ-3 должен прийти не некий, еще более сокращающий ядерные вооружения, СНВ-4. Должно прийти понимание бессмысленности даже переговоров с Америкой, не говоря о договорах, если Россия не возьмется в сфере стратегических вооружений (и не только, конечно, в ней) за ум. С Америкой можно разговаривать и договариваться. Но интересы России будут надежно учтены и обеспечены лишь в том случае, если она восстановит свой межконтинентальный ракетно-ядерный арсенал до уровней, сопоставимых с прежним уровнем СССР. В противном случае – если российский ядерный арсенал будет и дальше снижаться, хоть в силу договорных ограничений, хоть по якобы непреодолимым «экономическим» причинам, России будет реально грозить или ядерная агрессия США, или жесткий ультимативный диктат.
Нам необходимо не сокращать ядерные вооружения, а наращивать. Сошлюсь в подкрепление этого тезиса на основательную коллективную монографию «Пределы сокращения» В. Аладьина, В. Ковалева, С. Малкова и Г. Малинецкого, изданную в 2013 г. Там было внятно заявлено, что Россия давно достигла того предела сокращений своих ядерных вооружений, ниже которого внешняя безопасность страны надежно уже не обеспечивается. В аннотации к монографии авторы, ссылаясь на результаты многолетних исследований, «приходят к выводу о том, что в современных условиях для России целесообразно не снижение, а усиление стратегического и регионального сдерживания». Вот единственно состоятельный для России военно-политический вывод, из которого должны вытекать адекватные ему военно-политические и военно-технические меры.
Вообще-то, сокращать – и даже ниже уровней СНВ-3 – Россия свои вооружения может, но лишь при выполнении Западом и США ряда предварительных – еще до заключения соглашений – условий. Можно бы их сразу и сформулировать, но, пожалуй, лучше это сделать позднее.
А сейчас предлагаю обратиться к ретроспективе отношений России и США – как не очень дальней, так и весьма отдаленной. Обозревая прошлое, лучше понимаешь настоящее и возможное будущее. Например, история договорного процесса между СССР/РФ и США в сфере стратегических вооружений (СВ) заслуживает отдельного развернутого анализа, однако итоговый вывод из него, жизненно актуальный для будущего России, можно сформулировать кратко: США с большой неохотой идут на относительно равноправные договоренности по ограничению или сокращению СВ только тогда, когда Россия (в полной мере это верно, конечно, для СССР) обладает таким мощным потенциалом возмездия, что обеспечивается гарантированный массированный ответный контр-ценностный удар по США. Сейчас же договариваются США с Россией исключительно с намерением ослабить русский потенциал до уровня, позволяющего США нанести первый обезоруживающий удар по средствам ответного удара России или предъявлять ядерный ультиматум России с позиции силы. Иными словами, договариваясь с Америкой о сокращении СВ, Россия не обеспечивает себе гарантий устойчивой внешней безопасности.
Анализируя прошлое, можно уверенно заявлять, что реальную выгоду СССР и миру принес лишь тройственный Московский договор 1963 г. о запрещении ядерных испытаний в трех средах и – до какого-то момента – Договор о нераспространении ядерного оружия. Все остальные договоренности: советско-американские ОСВ-1 (включая Договор по ПРО), ОСВ-2, СНВ-1, Договор по РСМД и российско-американские СНВ-2, Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов, Договор об открытом небе, СНВ-3 имели в той или иной степени ущербный для СССР/РФ характер. Все они количественно и качественно уменьшали возможности нашего ответного удара на фоне весьма прозрачно выраженного намерения США создать – в благоприятной для США ситуации – всеобъемлющую НПРО территории Соединенных Штатов.
В совместном советско-американском заявлении 1990 г. говорилось: «Под стратегической стабильностью понимается такое соотношение стратегических сил СССР и США, при котором отсутствует стимул для нанесения первого удара». При внешней благообразности это – или прямо американская формулировка, или результат согласия с предложением США проамериканских «горбачевских» переговорщиков. Адекватная интересам СССР/РФ и глобального мира формула должна быть иной: «Под стратегической стабильностью понимается такое соотношение стратегических сил, при котором каждая из сторон обладает потенциалом глубокого ответного удара с нанесением агрессору неприемлемого для него ущерба». К слову, и сам термин «стратегическая стабильность» представляется неточным – более верным было бы говорить о необходимости обеспечения глобальной стабильности.
Кто ясно мыслит, тот ясно излагает. В СССР политологи эпохи Брежнева и Горбачева и мыслили мутно, и излагали не очень внятно. Но обращаться к тем временам полезно – тогда зарождались те вялотекущие подходы, которые позднее и привели Российское государство к серии «сокращенческих» «договоров». Вот, например, некоторые мысли, изложенные известным дипломатом Владимиром Петровским в книге «Безопасность в ядерно-космическую эпоху», изданной в 1985 г.: «Стратегическое равновесие создает объективную основу для решения проблем безопасности политическим путем, отвечающим интересам всех и каждого, без ущерба для кого-либо. Всеобщая безопасность может стать устойчивой и прочной, если она будет надежно обеспечиваться с помощью практических мер – гарантий».
За американской межконтинентальной баллистической ракетой Minuteman III засчитывается один боезаряд, но при числе МБР, например, 450, на неснятые платформы разведения можно быстро добавить 900 боезарядов, доведя их число только на МБР до 1350 единиц.
Сам этот тезис – бесспорен. Вопрос в том, какие практические гарантии предлагается положить в основу устойчивой системы безопасности? В. Петровский сообщал, что значение термина «гарантии» было объяснено в 1955 г. крупным советским юристом-международником, профессором Иваном Сергеевичем Перетерским. По его мнению, в общем юридическом смысле слово «гарантия» может означать меру или меры, результатом которых является обеспечение эффективности того или иного правила или твердость какого-либо положения, а в международно-правовом смысле термин «гарантия» означает обязанность государств установить или поддерживать определенное положение международно-правового характера.
И здесь никаких возражений не имеется. Формулировка хороша, хотя, пожалуй, не совсем полна – ведь история прошлых веков до второй половины ХХ века включительно показывает нам, как часто государства пренебрегали своими обязанностями и обязательствами «поддерживать определенное положение международно-правового характера». Но что воистину странно, так это то, что, по мнению В. Петровского, со времен И.С. Перетерского ситуация мало изменилась. А ведь появился ядерный фактор, под влиянием которого США вынуждены были поддерживать вполне определенное положение международно-правового характера – глобальный мир.
Петровский касался вопросов типологии гарантий безопасности. В рамках выстраивания собственной подобной типологии он указывал и достаточно подробно характеризовал такие типы гарантий, как «прямые» и «косвенные»; «политические» и «международно-правовые», не забывая о гарантиях «социальных», «духовных», «морально-психологических». Однако лишь вскользь и далеко не как об имеющих высший приоритет В. Петровский упоминал о таком типе гарантий, как материальные гарантии всеобщей безопасности.
И вот с таким подходом нельзя согласиться никак – особенно сегодня. Идейные наследники Петровского глаголят о «нормах международного права», о «перезагрузке» и прочем.
Но только материальные гарантии безопасности, то есть применительно к России, – ее вполне конкретный, существующий ракетно-ядерный арсенал, позволяли все «ядерные» десятилетия и будут позволять в перспективе эффективно «поддерживать определенное положение международно-правового характера». Или, другими словами, обеспечивать реально стабильный мир.
Ядерные отношения России и США начинались в режиме ядерной монополии Вашингтона. Великим подвигом народов СССР – в интересах и собственных, и народов всего мира – стало достижение ракетно-ядерного паритета. К середине 1980-х гг. режим ядерного сдерживания приобрел устойчивый характер и – в силу массирования ядерных вооружений СССР и сложившегося паритета – вероятность ядерной войны понизилась фактически до нуля. Однако в 1990-е гг. в результате двусторонних договоренностей ядерные арсеналы РФ и США подверглись крупным сокращениям, и материальная база паритета стала сокращаться, создавая для США соблазн обрести новое ядерное превосходство под «зонтиком» НПРО.
Но, повторимся, только материальный паритет (не обязательно количественный) в ракетно-ядерных вооружениях межконтинентальной дальности является в современном мире синонимом мира и стабильности для России.
И с кем Россия безоглядно и безрассудно «договаривается»? О каком якобы новом формате отношений России и США можно говорить, если знаешь историю отношений двух держав с момента их зарождения в период войны североамериканских колоний Англии за независимость? Желающим подробностей могу рекомендовать свою книгу «Русская Америка: слава и боль русской истории». Но кое-что считаю уместным сказать и здесь.
Когда говорят о России и США, то все негативные оценки их отношений относят к ХХ веку, и они вращаются вокруг участия США в интервенции против Советской России, «холодной войны», «гонки ракетно-ядерных вооружений» и так далее. Что же до отношений до 1917 г., то они оцениваются, как правило, как «дружественные». Однако Соединенные Штаты Америки с самого начала своего политического бытия были враждебны к России. Особенно ярко это проявилось на примере северо-американских российских владений. Формирование и развитие Русской Америки стало великим историческим подвигом лучших сил русского народа и геополитическим успехом России на Тихом океане с феноменальными перспективами. Продажа ее Соединенным Штатам в 1867 г. оказалась величайшим геополитическим просчетом (да что там – попросту преступлением!) правящих российских кругов во главе с императором Александром II. И смотреть на Америку нам в России и сегодня следует через призму именно тех давних коллизий. Например, считается, что знаменитая «доктрина Монро», провозгласившая в 1823 г., что территории в Западном полушарии не должны рассматриваться «в качестве объекта для будущей колонизации любой европейской державой», имела целью «защиту» «южноамериканских братьев» от Испании. Но как только известие о послании президента Монро от 2 декабря 1823 г. пришло в Европу, британский министр иностранных дел Каннинг заявил, что оно направлено главным образом против России.
В Польше завершается строительство комплекса ПРО Aegis Ashore. Система противоракетной обороны по периметру российских границ, а также конфигурация ядерных вооружений США однозначно указывают на то, что Вашингтон рассчитывает на молниеносный разгром российских СЯС.
Так оно и было – и тогда, и позднее! Крупнейший американский политик США второй половины XIX века Сьюард во время Крымской войны – когда 12% территории Российской империи находилось по американскую сторону Берингова пролива – произнес откровенную речь: «Стоя здесь и обращая взор к Северо-Западу, я вижу русского, который озабочен строительством гаваней, поселений и укреплений на оконечности этого континента как аванпостов Санкт-Петербурга, и я могу сказать: «Продолжай и строй свои аванпосты вдоль всего побережья вплоть даже до Ледовитого океана – они тем не менее станут аванпостами моей собственной страны – монументами цивилизации Соединенных Штатов на Северо-Западе».
Имеем ли мы право забывать об этом?
Сказанное выше не является уклонением от основной темы, потому что основная тема статьи – не столько те или иные рекомендации по формату возможных будущих договоренностей, сколько попытка утвердить в военно-политическом мышлении России понимание того, что ненависть к мощи России возникла у политиканов США не вчера.
Для США как само заключение договора СНВ-3, так и его продление на пять лет – не более чем пауза перед предстоящей мощной модернизацией их ядерной триады. Причем модернизации и массировании с прицелом на обезоруживающий удар по средствам ответного удара России или – как вариант, на такое подавляющее превосходство на фоне развитой многоэшелонной НПРО США, когда станет возможным ядерный ультиматум России со стороны Запада.
«Запада», а не просто «США» сказано с учетом того, что есть основания предполагать в перспективе открытую консолидацию ядерных возможностей, по крайней мере, США и Британии.
Новые многоцелевые АПЛ Британии предназначены не для противодействия субмаринам противника (читай – России) как ранее, а для нанесения ударов по наземным целям крылатыми ракетами типа Tomahawk. Головная британская АПЛ Astute, как и последующие Ambush, Artful и Audacious уже в строю. Anson 11 декабря 2020 г. спущена на воду, Agamemnon и Agincourt заложены с готовностью по плану не позднее 2024 г. Даже без проникновения в тайны британского Адмиралтейства можно с уверенностью предполагать, что британский ядерный потенциал ориентирован исключительно на удар по России и является дополнением средств первого удара по России Соединенных Штатов Америки.
Новые французские многоцелевые АПЛ типа Barracuda (ввод в строй головной Suffren намечался на лето 2021 г.), судя по ТТХ, вооружению, и по планируемым срокам ввода в строй (до 2027-2029 гг.) однозначно антироссийской направленности не имеют, однако полностью игнорировать и французское ЯО России не следует.
Что же до самих США, то их ядерные планы в части качественного развития и количественного наращивания как ударной триады и других ударных средств, так и многоэшелонной НПРО, включая ЕвроПРО, намного масштабнее. И они однозначно ориентированы или на обезоруживающий удар, или на будущий ядерный диктат по отношению к России. Китай для США был и остается «врагом №2», да и таким ли уж врагом?
Соответственно, все возможные действия США в сфере переговоров и договоров с РФ глупо рассматривать как направленные на обеспечение ядерной стабильности и паритета. Договоры, на которые будут готовы пойти США – если они вообще через пять лет окажутся склонными о чем-то договариваться, должны будут обеспечить Соединенным Штатам такой облик СЯС РФ, который был бы наиболее удобен США с позиций безнаказанного первого обезоруживающего удара. Приоритет тут явно будет за ударом именно по СЯС РФ. Уничтожать экономический потенциал РФ – особенно в случае, если подавляющая часть экономики РФ будет по-прежнему принадлежать западным монополиям – США вряд ли будут склонны. Обезоружить Россию, лишить возможности нанести ответный удар – дело другое. Так надо ли нам с помощью договоров подыгрывать Америке?
Америка органически не способна быть честным партнером по отношению вообще к кому-либо – даже к «младшей сестре» Британии, а уж по отношению к России – и подавно. Любые договоры для США приемлемы до тех пор, пока они для них выгодны. Америка придерживается договоров до тех пор, пока она и только она считает, что может их придерживаться не только без ущерба для себя, но и к собственной, и только собственной, выгоде. Когда все «профиты» от того или иного договора исчерпаны, Штаты его отбрасывают, как кожуру банана.
Так было еще с советско-американскими договоренностями: Соглашением ОСВ-1 (куда входил Договор по ПРО), Договором по РСМД, а теперь вот – с Договором по открытому небу. Так будет рано или поздно с ДВЗЯИ, особенно с учетом того, что США его не ратифицировали.
Лишь советско-американский договор ОСВ-2 Америка была вынуждена заключить на основе паритета, поскольку Советский Союз огромными усилиями добился паритета, и США пришлось с этим считаться. Но судьба так и не ратифицированного Штатами ОСВ-2 лишний раз подтверждает тезис о неприемлемости для США равноправных договоров. ОСВ-2 стал мешать перспективным планам США по слому паритета и достижению превосходства, и тоже был отправлен в архив.
Можно ли, понимая это, надеяться на обеспечивающий безопасность России договор с Америкой?
Посол Германии в СССР фон Шуленбург в письме статс-секретарю МИД Германии фон Вайцзеккеру от 5 июня 1939 г., характеризуя подходы к внешней политике советского руководства, писал: «Недоверие возникает здесь очень легко, и после того, как оно возникло, преодолеть его можно только с очень большим трудом!» Только так и обязано подходить к оценке Запада и США компетентное руководство Российского государства.
Недоверие к Западу и вообще к внешнему миру было традиционной чертой разумной внешней политики Руси со времен Александра Невского, и вся последующая история России доказывала раз за разом обоснованность такой линии. Диалог с Западом в интересах не только Запада, но и России, способна вести исключительно мощная и самодостаточная Россия. Такой в нашей истории была Россия зрелого Петра, Россия Екатерины Великой и Потемкина, и затем – через полтора века – Советская Россия, Советский Союз.
Такой надо становиться и современной России, вновь объединяя вокруг себя народы российского геополитического пространства и создавая новые могучие материальные гарантии безопасности – как экономические, так и военно-технические (без экономических, собственно, и невозможные). Хорош был бы Сталин, если бы после подписания Пакта Молотова – Риббентропа удовлетворился бы «бумагой» и заявил – мол, пакт заключен на 10 лет, можно немного расслабиться, а через десять лет посмотрим – как быть?
Сталин, создав подписанием Пакта некую временную политическую ситуацию, тут же активизировал рост экономики, поставил на качественно более высокой уровень развитие вооружений, стал создавать в глубине территории СССР предприятия-дублеры. Вот блестящий пример для подражания.
Президент Рейган запустил в мир крылатую фразу: «Доверяй, но проверяй!». России следует принять к руководству иную ее редакцию: «Не доверяя внешнему миру – проверяй, а, проверив его на искренность и лояльность к России, не доверяй тем более».
Можно ли говорить об окончании «холодной войны» Запада против России до того, как Запад распустит НАТО или, хотя бы, выведет из его состава все постсоветские страны и бывших членов Организации Варшавского договора? Ведь принятие в НАТО, например, трех прибалтийских республик никак не повысило безопасность Запада, зато ясно указало на агрессивные планы против России.
Можно ли говорить о том, что США и Запад не стремятся к конфронтации с РФ, если они все активнее вторгаются в российское геополитическое пространство, провоцируют ближнее окружение России на антироссийскую политику, в частности, углубляя разрыв между Россией и Украиной?
Можно ли идти на сокращения СЯС РФ при наличии зон ПРО на Аляске, при продолжении американских НИОКР по НПРО, при сохранении арктической активности подводного флота США, при внедрении США в Черное море?
Вопросы такого рода можно продолжать и продолжать.
Ранее было сказано, что Россия может договорным образом сокращать свои вооружения даже ниже уровней СНВ-3 без ущерба для своей безопасности и увеличивая как свою, так и Запада, безопасность. Но это возможно лишь при выполнении Западом и США ряда предварительных – еще до заключения соглашений – условий. Условия эти очевидны, и о них не раз уже говорилось.
Роспуск НАТО с выводом войск США из Европы при физической ликвидации баз США под контролем России. Ликвидация инфраструктуры ЕвроПРО под контролем России. Отказ от НПРО США и взаимное ограничение противоракетной обороны исключительно ПРО ракетных стартов. Демонтаж под контролем России средств НПРО ВМС США при официальном отказе США от активности в Черном море и в обусловленных зонах Арктики.
Включение в общий зачет ядерных сил, по крайней мере, Британии. Признание Западом права России на объединительные – в добровольном порядке – действия Кремля в пределах российского геополитического пространства, границы которого совпадают с границами СССР, зафиксированными Хельсинкским актом 1985 г.
Отказ США от политической и военной поддержки всех антироссийских режимов в пределах российского геополитического пространства. Официальный отказ США от концепции первого удара.
Вот на какой реальной материальной и политической базе России можно, пожалуй, и согласиться на новые переговоры по сокращению ракетно-ядерных вооружений, но обязательно – с учетом тех же КРМБ, с реалистическим зачетом КРВБ и так далее. Иначе – о чем говорить?
Автор не настолько наивен, чтобы всерьез считать, что Запад и США пойдут на тот комплекс материальных и политических мер, который выше предложен. Но если так, то, повторяю, о чем вообще можно говорить? Автор уже писал однажды (см. «Национальная оборона» №4/2009), что разоружаться можно только в честном мире. Так пусть Запад и США докажут России делом, что они по отношению к ней честны. А если они по отношению к ней не честны, то о каком партнерстве и каких сокращениях наших стратегических сил может идти речь? Вопрос не в том – честны ли США? Они – не честны. Дело лишь за тем, чтобы показать это всему миру и, прежде всего, народу России, предметно и доказательно.
Тогда, может быть, задумается и Америка. Там ведь тоже живут не монстры, а люди. Там тоже хотят мира и счастья. В данный момент хотят себе за счет других. Но можно же идти к миру и счастью всем вместе, сообща!
Что делать? Лично для автора ответ очевиден: для начала – осознать и признать правоту вышесказанного. А затем начать рассуждать здраво.
При разных основных военно-политических целях США и РФ и облики их ракетно-ядерных арсеналов системно и принципиально различаются. Договариваться о равенстве их можно лишь тогда, когда удастся договориться о сближении военно-политических целей в сторону искреннего желания не ломать паритет, а укреплять его для обеспечения устойчивой и все более укрепляющейся ядерной глобальной стабильности. Не сблизив конечные цели, нет смысла договариваться. Зато есть смысл укреплять стабильность, укрепляя российские СЯС.
Соединенные Штаты исходят из концепции первого обезоруживающего удара. В то же время РФ исходит и не может не исходить из концепции исключительно ответного (и даже – глубокого ответного) удара.
В рамках современной концепции первого удара целесообразным и логичным является нанесение удара не по объектам военно-экономического потенциала РФ с их выводом из строя или разрушением, а нанесение обезоруживающего удара непосредственно по стратегическим средствам ответного удара РФ (прежде всего – центры управления, шахтные пусковые установки (ШПУ), позиционные районы подвижных грунтовых ракетных комплексов, и т.д.). То есть современная концепция первого удара США предполагает контрсиловой подход. Соединенным Штатам необходимо поразить высокозащищенные военные объекты типа ШПУ МБР и т.д.
В рамках современной концепции ответного удара целесообразным и логичным является, напротив, нанесение удара, прежде всего, по незащищенным или недостаточно защищенным объектам ВЭП США и стран НАТО, включая крупные города, с их разрушением. То есть современная концепция ответного удара РФ должна основываться на контрценностном подходе. Российской Федерации необходимо обеспечить возможность нанесения агрессору неприемлемого для него экономического и цивилизационного ущерба.
Перспективные военно-технические облики стратегических средств США и РФ могут отличаться весьма существенно. Так если американские средства первого удара должны обладать, например, высоким показателем по критерию «мощность боевого блока – точность стрельбы», то для средств ответного удара РФ более важен высокий показатель по критериям «выживаемость после первого удара», «возможность эффективного прорыва НПРО».
Подобная трактовка не может расцениваться как антигуманная, поскольку предполагает исключительно ответные меры как ответ на уже реально совершенную агрессию.
В концепцию контрценностного подхода укладывается и задача поражения высокозащищенных целей в США, но – не типа ШПУ МБР, а типа командных центров высшего военно-политического управления, центров управления видами Вооруженных Сил США и т.д.
Как уже сказано, из принципиального различия военно-политических стратегических целей США и РФ следует, что перспективные военно-технические облики стратегических средств США и РФ могут отличаться весьма существенно. Так, если ударные средства первого удара США должны обладать, например, высоким показателем по критерию «мощность боевого блока – точность стрельбы», то для ударных средств ответного удара РФ более важен высокий показатель по критериям «выживаемость после первого удара», «возможность эффективного прорыва НПРО», и т.п.
Предполагаемая к развертыванию система НПРО США мыслится как элемент подкрепления первого удара, как элемент вполне возможной агрессии. В то же время существующие и возможные перспективные средства ПРО РФ целесообразно мыслить как элемент системы ядерного сдерживания, призванный не обеспечить реальные боевые действия, а сдержать гипотетическую ядерную агрессию США.
Кто ясно мыслит, тот ясно рассуждает, а, рассуждая ясно, можно показать и доказать двуличие США даже простыми логическими рассуждениями. Скажем, когда у РФ имеются массированные СЯС, для их гарантированного уничтожения требуются тоже массированные ударные ядерные вооружения США.
В то же время чем более массированы наши СЯС, тем больше вероятность выживания их после первого удара США и тем ниже вероятность полного перехвата перспективной национальной ПРО США российских блоков ответного удара.
Для того, кто собирается ударить первым, жизненно необходимо минимизировать ядерные вооружения будущей жертвы агрессии или объекта агрессивного шантажа. Минимизировать даже ценой согласия на какие-то свои сокращения. Поэтому даже взаимные сокращения на фоне НПРО выгодны лишь США.
Для того же, кто намерен ответить ударом на первый удар, для того, кому важно обеспечить не ядерное превосходство, а ядерное сдерживание агрессии, более важно сохранять массирование собственных СЯС, чем стремиться к минимизации ядерных вооружений потенциального агрессора. Вот почему сокращения СЯС СССР были выгодны только США, и так же односторонне выгодны для США сокращения СЯС РФ!
Даже – сокращения на взаимной основе.
Дестабилизирующую суть процесса глубоких сокращений ЯВ признают и некоторые эксперты США. Несколько лет назад в американском журнале Bulletin of Atomic Scientists была опубликована нашумевшая статья «Как модернизация ядерных сил США подрывает стратегическую стабильность».
В ней известные эксперты Ханс Кристенсен, Теодор Постол и Мэттью Маккинзи заявляли, что качественное повышение возможностей боевых блоков США по поражению точечных защищенных объектов (типа ШПУ) создает для США соблазн уничтожить основную часть российского ядерного потенциала в ходе превентивного обезоруживающего удара. Но уменьшение числа целей типа ШПУ, требующих поражения, лишь усиливает такой соблазн.
Что делать?
Ответ, повторяю, очевиден. Если соблазн первого удара США провоцируется, прежде всего, двумя факторами: 1) повышением возможностей поражения российских МБР и 2) все уменьшающимся ракетно-ядерным арсеналом РФ, то ослаблять этот соблазн наиболее разумно адекватным противодействием. То есть: 1) принятием на вооружение эшелонированного и многоэлементного комплекса систем активной и пассивной защиты ракетных стартов и 2) новым массированием в разумных пределах ракетно-ядерных средств ответного удара России.
При этом в военно-политической сфере для России будет разумным ставить США и Запад в положение «момента истины», для них разоблачительного. В военно-технической сфере необходима реализация двуединого проекта количественно-качественного наращивания СЯС РФ и обеспечения многослойной защиты элементов стратегической триады. Пора уже не задаваться вопросом «Что делать?», а просто делать.
И последнее.
В начале декабря 2002 г. в Москве прошла российско-американская конференция по возможным мерам доверия в ядерной сфере и стратегической стабильности, подготовленная совместно Институтом стратегической стабильности Минатома РФ (директор – академик РАН В.Н. Михайлов) и вашингтонским Центром оборонной информации (директор – Брюс Блэр).
На конференции с докладом о «новом характере российско-американских отношений» выступал конгрессмен-республиканец Курт Велдон от штата Пенсильвания, председатель Комитета Палаты представителей по снабжению Вооруженных Сил.
В свое время Велдон спровоцировал шумную кампанию в Конгрессе США вокруг так называемых российских ядерных диверсионных чемоданчиков. В Москве Велдон выступал эмоционально, нахраписто, обвиняя Россию во всех грехах, в том числе и в якобы агрессивности.
Наглость Велдона была так велика, что даже обычно сдержанный президент Академии военных наук генерал армии Махмут Ахметович Гареев не выдержал и сказал: «Ну что вам еще надо? Мы ушли из Европы. Мы распустили Организацию Варшавского договора. Мы сокращаем свой ядерный арсенал. Мы лишились Советского Союза и резко ослабили свои позиции в мире. А вам все мало! Что нам еще надо сделать, чтобы убедить вас? Совершить самоубийство?»
Что ж, Америку устроит одна Россия – униженная и в итоге уничтоженная, бывшая. Пора это понять, заодно поняв и то – нужна ли нам такая России?
